Действие второе
Убежище обрело жилой вид. Ширмами выделены мужская и женская половины. На натянутой веревке сушится белье. В убежище жарко - это видно по некой фривольности в одежде. Дородных в соответствующем костюме занимается чем-то вроде окопной аэробики. Ребезова и Маша готовят завтрак. Толя сортирует литературу на туалетную бумагу под руководством перевязанного Зенина.
ТОЛИК. Жорес Филимонович, прошлогодний мартовский пленум, бумага тонкая, хорошая, годится?
ЗЕНИН. Дай вспомнить, прошлогодний мартовский... По улучшению бытового обслуживания, что ли?
ТОЛИК. Нет, по сельскому хозяйству.
ЗЕНИН. Годится, рви спокойно.
Толя обрывает обложку, складывает бумагу в стопку.
ТОЛИК. А июньский этого года?
ЗЕНИН. Этот еще нельзя!
Из туалета в майке и противогазе на боку, с полотенцем на шее выходит Иванов, завороженно смотрит на Дородных. Толя уносит готовую стопку бумаги в туалет.
РЕБЕЗОВА. Обратите внимание, Юрий Витальевич, какая сила воли - в такие минуты не забывать о физической культуре!
ДОРОДНЫХ (делая выпады деревянным ружьем). Конкуренция будет жестокая, всех мужчин позабирают! (Убегает на женскую половину.)
ЗЕНИН. Мускул свой, дыхание и тело тренируй с пользой для военного дела!
ДОРОДНЫХ (кричит, выходя из женской половины). Где мой французский дезодорант? Вот ворье!
ЗЕНИН. Вы не в казарме, выбирайте выражения! Дезодорант изъят мной для облагораживания рабочей атмосферы в туалете.
ДОРОДНЫХ (замечая Иванова). Доброе утро, Юрий Витальевич, как спалось?
ИВАНОВ. Как ни странно - хорошо. Вот только курить очень хочется, не знаю, что и делать!
ЗЕНИН. Только через мой труп!
ДОРОДНЫХ. Потерпите же, вы как маленький мальчик. О-о, как вы ухитрялись прятать всю эту гору мышц? Можно, я потрогаю бицепс? Вы идеально сложены для своего возраста, вот что я вам скажу!
РЕБЕЗОВА (тихо). Ну и нахалка ты, Ленка.
ДОРОДНЫХ. Какая есть - не обратно лезь! (Уходит в туалет.)
Появляется Гаркуша.
ИВАНОВ. Иван Данилович, курить хочется, придумайте что-нибудь.
ЗЕНИН. Только через мой труп.
ГАРКУША. Что мне за это будет?
ИВАНОВ. Все что в моей власти!
ГАРКУША. Утреннее лекарство.
ЛАПИН (выходит из мужской половины). И мне.
ГАРКУША. Утреннее лекарство для меня и Бори! Давайте ваш противогаз. До чего я умный, сам иногда удивляюсь. Закуривайте, Юрий Витальевич, закуривайте, не бойтесь, а выдыхайте сюда, только сзади наперед. (Протягивает ему противогазную коробку.) Ну как, никакого выхлопа?
Иванов жестами выражает радость.
ЛАПИН. Прошу выдать премию за изобретение! (Идет к столу вместе с Гаркушей, выпивают и закусывают.)
Сияющая утренней красотой, из туалета выходит Дородных.
ИВАНОВ (с коробкой в зубах). О-о-о!
РЕБЕЗОВА. Какой персик пропадает - куда только мужики смотрят!
ЛАПИН. Может, он с нитратами.
ДОРОДНЫХ. Тьфу на тебя!
РЕБЕЗОВА. Завтрак готов!
ЗЕНИН. Объявляю общее построение с поголовным радиационным контролем всех главных органов тела. Становись!
Все строятся.
МАША. Как в лагере - руки проверять.
ГАРКУША. Точно - еще шмон общий провести и вертухаев по вышкам расставить.
ЗЕНИН. Разговорчики в строю! Прошедшие контроль имеют доступ к столу.
Иванов меряет всех по очереди, повторяя "Вы в норме - пятнадцать микрорентген". Последней стоит Дородных, ее контроль затягивается.
ДОРОДНЫХ. Как у меня с активностью, Юрий Витальевич?
ИВАНОВ (в отупении измеряя ее). Повышенная, но не могу определить локализацию.
РЕБЕЗОВА. Юрий Витальевич, Лена - вас ждут!
Все сидят за столом и завтракают. Молчание прерывает Лапин.
ЛАПИН. Почему я не вижу в рационе профилактических средств против радиационного поражения кроветворной системы наших организмов?
ГАРКУША. Да, почему? Организмы в наличии, а профилактики нету. Кое-кто позабыл уроки Чернобыля. Жорес, надо!
ЗЕНИН. Кира, выдай особо пораженным, они ж не отстанут!
ИВАНОВ. Я, пожалуй, тоже. Хотя некоторые авторитеты и возражают, но, знаете ли, народная мудрость, вековой опыт, этого так сразу не отбросишь.
ДОРОДНЫХ. И мне тоже.
ЗЕНИН. Лей всем.
МАША. Я не буду.
ТОЛИК. Я тоже не буду.
ГАРКУША. Правильно, вы организмы молодые, сами справитесь. А мы поколение застойное, застоялись, стало быть, нам допинг нужен. (Забирает порции Толи и Маши.) Ты меня уважаешь, Борис?
ЛАПИН. Я горжусь тобой, Иван! Ты для меня... даже не знаю кто!
Завтрак продолжается.
ГАРКУША (после некоторого молчания). Хорошо сидим.
ЛАПИН. И не говори.
ТОЛИК (читает брошюру). "После периода тяжелой депрессии у пораженного личного состава возможна кратковременная эйфория". Что такое эйфория, ху ноуз?
ЛАПИН. Это когда хорошо сидим.
ЗЕНИН. Попрошу не матюгаться на языке противника. Объявляю приказ: прежние нормы продовольствия сохраняются только командному составу, раненым и беременным женщинам. Кира Андреевна, выяви беременных и раненых.
РЕБЕЗОВА. А кто начальство?
ЗЕНИН. Я и Юрий Витальевич.
ИВАНОВ. Я отказываюсь в пользу... э-э-э... в пользу беременных!
ЗЕНИН. Не положено. Есть инструкция.
ГАРКУША. На всякую инструкцию есть табуретка.
РЕБЕЗОВА. Нет, только не это! Будьте же милосердны!
ЛАПИН. Мы только обозначим, слегка так!
ЗЕНИН. Что такое - бунт?! Имею право применить оружие!
ЛАПИН. Ваше оружие, как сказал Василий Константинович, - передовая марксистско-ленинская идеология. Вот и приложите ее к текущему моменту каким угодно концом!
ИВАНОВ. Действительно, назрела необходимость обсудить наше положение с философской позиции, а именно - что нам делать в сложившейся ситуации? Сколько можно ждать?
РЕБЕЗОВА. Столько дел - получить карточки, отоварить их, окна заклеить, в конце концов.
ГАРКУША. К зиме термоядерной готовишься? Клейстеру не хватит, Кира, клейстер дефицит.
ЛАПИН. И где вы увидите эти стекла, поставьте на них крест, Кира Андреевна, они уже выбиты. Только фанера!
МАША. А квартиры целы?
ЛАПИН. Квартиры должны остаться, но только сталинские.
МАША. А если будут... ну... пустые, то есть, не пустые, а лишние - их отдадут тем, у кого нет?
ГАРКУША. Упрашивать будут - не возьму!
РЕБЕЗОВА. Дурак ты, что ли, Иван?! Вроде еще и не пил как следует! Квартиру - да не взять!
ГАРКУША. Я давно, еще до войны, приложил эту хреновую идеологию к текущему моменту. Поставлю памятник жене - и уеду в деревню, я и дом присмотрел.
ЛАПИН. А как же я, Иван?!
ГАРКУША. Дом большой - места всем хватит. И тебе, и корове, и свинкам. Как Матроскин с Шариком жить будем, чем мы хуже собак-то! Аппарат беспартийный у меня давно сварганен, с двойной перегонкой, уемистый и дюже экономный - его на ВДНХ - верная золотая медаль!
ЛАПИН. А утки с гусями?!
ГАРКУША. Все будет - кроме баб, чисто мужской фермерский монастырь. Ну, агропром, скорей всего - того! И колхозы тоже - того! Дизелек небольшой - клади десять бутылок первача - есть прапорщик знакомый, бутылка - полцистерны соляры. Он на танковом полигоне базой заведует, там танков - во! А с самогоном плохо. А у нас все наоборот будет.
ИВАНОВ. А баня у вас будет?
ГАРКУША Баня - первое дело. Попарился - и в озеро, камыши, уточки посвистывают - жизнь вокруг - никакого коммунизма не надо!
ДОРОДНЫХ. А грибы, а ягоды - про них-то забыли, Иван Данилович?!
РЕБЕЗОВА. А про травы, босиком по росе, дыша по Бутейко, как же без этого?!
ГАРКУША. Босиком - сколько угодно, но с ягодами трудновато - сахар-то стратегическое сырье, без него аппарат не работает и конечного результата не выдает. А главное, как нас учила родная и всепобеждающая - это конечный результат!
ИВАНОВ. Можно пчел завести! Мед очень полезен.
ГАРКУША. Змеевик на меду часто забивает и голова потом болит сильно! А с анальгином-то теперь ой-ой-ой будет!
ЛАПИН. Станочки поставим - токарный, фрезерный и сверлильный! Я оранжерею построю, зимнюю, картины вечером писать буду, гобелены ткать!
ДОРОДНЫХ. Я тоже хочу гобелены! Хочу гобелены вышивать! Господи, ну как хочется хоть один гобеленчик вышить!
ГАРКУША. Мы тебя, Юрьевна, в экономки возьмем. Баба ты справная и по двору от тебя польза будет. Но жить будешь отдельно, там есть хатка, ровно на тебя.
ДОРОДНЫХ. Спасибо, Данилыч!! (Бросается на шею Гаркуше.)
ЗЕНИН (взволнованно). Э-э, погодите! Экономку взяли, а про плотника-то забыли! Верстак нужен, а при нем плотник. Без плотника двор, что церковь без попа! Я знаю одного, с детства приученный - люльку, сани, гроб - все умеет! В чистом виде.
ГАРКУША. Где ж он, такой ценный кадр?
ЗЕНИН (встает). Это я.
ЛАПИН. Иван, ну зачем нам плотник?! Жили без него и проживем дальше!
ГАРКУША. Плотник - вещь нужная.
ЛАПИН. Вот увидишь - он тебя первым и заложит, сдаст, как Павлик Морозов, к седьмому ноября. У него же условный рефлекс выработался!
ЗЕНИН. Не сдам, честное слово партийца.
ГАРКУША. Жорес, может выйдешь с партии потихоньку, под шумок? Мы тебя не осудим.
ЗЕНИН. Не проси, Иван, умру без нее.
РЕБЕЗОВА. Очень интересно получается! Человек за вас всю жизнь положил, а вы ему в куске трудового хлеба отказываете! Рай для избранных строите! Дожили!
ЛАПИН. Вот видишь, Иван, - нас уже шантажируют!
ГАРКУША. Да не ори ты, Кира, - возьмем мы Жореса, с испытательным сроком, правда. Поработает, так, может, не он с партии, а партия из него выйдет - бывали такие случаи. Труд, он облагораживает.
ДОРОДНЫХ. Юрий Витальевич, а вы почему не записываетесь?
ИВАНОВ. Увы, я не приспособлен к сельскому труду, завидую вам всем. Выйду на волю, организую какую-нибудь лабораторию, ставок много освободилось, будем мерять что-нибудь потихоньку. Свет не без добрых идей!
ДОРОДНЫХ. Как так можно, ну как так можно! Мы мечтаем о новой жизни на берегу светлого озера, а вы опять - мерять! Организовывать! Нам судьба дала такой шанс - начать все сначала, а вы, вы... (Плачет.)
РЕБЕЗОВА. Сознайтесь, Юрий Витальевич, ведь вам все давно надоело?
ИВАНОВ. Надоело.
ЛАПИН. А мечта у вас есть? Заветная?
ИВАНОВ. Есть. Но только не смейтесь, прошу вас.
ГАРКУША. Ну, как можно?
ИВАНОВ. Дело в том... дело в том... Ну, короче говоря, я сын священника. Да, я поповский сын и этого не стыжусь! В душе своей.
ЗЕНИН. Ага! Интересный фактик! Вот это новость! Тот-то вы о душе мне так часто пели - дескать, не будем брать греха на душу, Жорес Филимонович, ограничимся на сей раз выговором!
ГАРКУША (грозя табуреткой). А ну заткнись, Жорес, уволю с плотников, ты меня знаешь!
ИВАНОВ. Я мечтаю... очутиться... в маленькой церкви, она у нас была небольшой, но очень уютной... Я помогаю отцу в утренней службе, всенощная... Господи, прости меня, я же от отца отрекся. Господи, прости меня! (Падает на колени.)
ЗЕНИН. Я так и знал! Зав лабораторией, профессор, русский, бывший член и на тебе... Сын кулацкого попа! Врага народа! Тысячу лет людям мозги пудрили! Я догадывался, но теперь! Но теперь! Правда - она всегда...
Гаркуша пьет Зенина табуреткой по голове, Зенин падает.
РЕБЕЗОВА. Хватит, не бей его! (Бросается к Зенину.)
ГАРКУША. Там, Юрий Витальевич, осталась церквушка маленькая такая, часовенка скорее, человек на десять, не больше. Я еще хотел ее под сено приспособить, но если душа просит, то хрен с ним, с сеном-то. Отделаем ее в лучшем виде, вот Жорес и займется. Правда, Жорес?
ЗЕНИН (приподнимаясь). Все силы отдам на восстановление храма, чай крещеные ведь, не нехристи. Что это было, Кира? Опять повторный удар?
РЕБЕЗОВА. Тебе надо лечь, ты контужен. Очень слабый повторный удар! (Ведет Зенина на мужскую половину.)
ЗЕНИН (на ходу). Из последних сил цепляются за свой прогнивший строй. Почему их партия бездействует, не берет власть, ведь ситуация там революционная!
ЛАПИН. В глубоком подполье она, в глубочайшем!
ИВАНОВ (Гаркуше). Где вы так хорошо научились мозги вправлять? Вы просто волшебник, Иван Данилович! Простой табуреткой и такие запущенные случаи лечите!
ГАРКУША. Хм. Один бывший доктор в зоне научил - дозированный удар, говорил, деревянным предметом отшибает память вредную и ненужную, а здоровую основу не затрагивает и только всему способствует. Но только мужиков - на баб не действует, по жене проверял! Мы так стукачей лечили. Лагерная гомеопатия - во как он называл - подобное лечить подобным.
МАША. Вы сидели?! Вы... уголовник, Иван Данилович?
ГАРКУША. Я карточки хлебные подделывал. Молодой был, глупый, жрать после войны хотелось. Зато теперь - лафа! Я на весь дом сахарных талонов наделал бесплатно. Я теперь уже рецидивист!
ДОРОДНЫХ. А домовый комитет - смотрит и молчит?
ГАРКУША. Ни один не стукнул, только спасибо говорят и десять процентов мне по уговору. Молчат, как партизаны!
МАША. Толик, ну что ты-то сидишь и молчишь? Про нас все забыли, молодым везде у нас скатертью дорога? Что нам делать?!
МАША. Я воевать пойду.
ЛАПИН. Конечно, конечно, все пойдем. Но если хорошенько все взвесить - без эмоций - чем плохо быть страной проигравшей? Во-первых, на войну тратиться уже не надо будет; во-вторых, Япония. Германия да и Италия живут не кисло, зря что ли за одного битого двух небитых дают?
ИВАНОВ. Логично. Но что именно Толе и Маше делать?
ДОРОДНЫХ. Детей! И как можно больше!
Появляется Зенин.
ЗЕНИН. Дети - цветы жизни. Все лучшее - детям, они наше будущее!
РЕБЕЗОВА. Отлежался бы пару часиков!
ЗЕНИН. Сейчас не время - враг хитер и коварен. И не дремлет!
МАША. Мы знаем без вас, что нам делать. Мы решили пожениться. Правда, Толик?
ТОЛИК. Да. Мы это давно решили - еще вчера вечером.
МАША. И мы не будем это откладывать. Кто знает, что будет завтра? Мы не можем больше ждать.
РЕБЕЗОВА. Но не здесь же это делать?
ЛАПИН. А почему бы и нет? Юрий Витальевич - депутат райсовета, он олицетворяет собой Советскую власть, он их и распишет!
ИВАНОВ. Не знаю только, будет ли это действительным актом. Что же нам делать, Жорес Филимонович?
ЗЕНИН. Инструкция напрямую говорит о разделении укрывантов на две группы по половым признакам. Насчет соединения там ничего не сказано, значит запрещено и точка. В военное время тратить силы на размножение - преступно!
МАША. Если вы нам позволите, мы сами поженимся! Правда, Толик?
ТОЛИК. Я готов к этому.
МАША. Мне надоело слышать всю жизнь - это нельзя, то нельзя! Может вся жизнь на Земле уже кончилась, а мне все еще нельзя! Я уже взрослая, и если пить мне запрещено, то замуж можно. Да!
ИВАНОВ. Как быстро взрослеют люди!
ДОРОДНЫХ. И это наша скромница! Что же тогда делать мне? Может быть, я тоже хочу замуж, но не кричу об этом на каждом углу!
МАША. Это ваши проблемы!
ДОРОДНЫХ. Вот благодарность за все! (Плачет.)
ГАРКУША. Не плачь, Елена, я тебя лично пристрою. Чтобы баба с хатой, да и мужика не нашла?
ИВАНОВ. Действительно! В общем, я не против. Время у нас есть.
РЕБЕЗОВА. Продукты есть.
ЛАПИН. И желание в наличии.
ЗЕНИН. Товарищи, ну как же это получается?! Я апеллирую к вашему здравому смыслу! Вся страна как один, а эти двое как, как... Я даже слов подобрать не могу! А если другие захотят?
ГАРКУША. На здоровье! Откуда ж дети во время войны берутся? По приказу Верховного, что ли? Или от насильников-фашистов?
ЛАПИН. По теории академика Лысенко самозарождаются.
РЕБЕЗОВА. Давайте голосовать, пока друг друга снова не перебили.
ЗЕНИН. Подчиняюсь большинству. Надо выбрать счетную комиссию. Голосование тайное.
ИВАНОВ. Попрошу каждого положить бюллетень в мой противогаз. Крестик - за свадьбу, нолик - против. У вас (обращается к молодым) один голос на двоих для нечетности и по справедливости.
Все расходятся по углам и заполняют бюллетени.
ИВАНОВ. Попрошу Елену Юрьевну и Жореса Филимоновича в состав счетной комиссии. Не торопитесь, товарищи, обдумайте как следует свое решение - нам с ними жить еще долго. Елена Юрьевна, прошу огласить результаты.
ДОРОДНЫХ. Всего подано семь бюллетеней. Из них годными признаны семь. Итоги голосования: воздержавшихся - нет, против свадьбы три голоса, за свадьбу - четыре.
ИВАНОВ. Итак, большинством в один голос жизнь продолжается! Бракосочетание состоится завтра в семнадцать часов по московскому времени.
ГАРКУША и ЛАПИН. Ура-а-а!
Маша и Толик обнимаются. По лицам видно, что против голосовали Ребезова, Зенин и Дородных.
Конец второго действия