Катерина Новикова

черный пес эдинбург

"Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика"

И. Бродский

Люди считали время по солнечной тени, мерили его на крупицы песка, потом придумали цифры - стали считать его на "раз-два-три". Так время стало подходить к концу. Спустя много палочек, кружочков и цифирек, все, взявшие за точку отсчета рождение Христа, оказались неожиданно у границы двух тысячелетий. Такова магия цифр - в предчувствие границы стали биться в агонии.

Я не была на других фестивалях Эдинбурга, но фестиваль-99 - это агония. 451 градусов по Фаренгейту. И тут, - простите, а какой, собственно, фестиваль? А любой. Международный фестиваль музыки и драмы (тот, собственно, которым и славен эдинбургский август), и фестиваль на обочине - "Фриндж", и проходящие одновременно с ними фестивали книг, кино и детей.

Пять фестивалей в одном только августе в отдельно взятом городе, согласитесь, это немало. Событий намного больше, чем местных жителей и туристов, вместе взятых. Вот где можно впасть в отчаяние от проблемы выбора. Город не видишь - его только пробегаешь из одного зала в другой. (Хорошо хоть, что замок стоит на высокой горе в самом центре). Упростив себе задачу, оговорюсь сразу, что не буду писать ни о книжном фестивале, ни о кино (хотя выступления таких современных писателей, как Анна Пру или Дэвид Мамет, вполне заслуживают внимания - но пусть об этом пишут в журнале "Киноман").

Такова особенность современного пространства в целом - здесь границы съедают центр. Если по Паскалю, Вселенная - это такой круг, центр которого везде, а окружность - нигде, то в Эдинбурге слово "Вселенная" надо заменить словом "фестиваль". Фриндж наползает на основной фестиваль. Фриндж везде - в каждом маленьком театре, в каждом дворе, в каждой бездействующей церкви, на любой уличной площадке, под навесом, за поворотом - куда ни ступишь, всюду Фриндж.

Между основным фестивалем и Фринджем можно провести такую границу. На первом участники приглашаются, выступают на великолепных площадках, в лучших театральных залах Эдинбурга, им платят гонорары, организуется реклама, они - высокие профессионалы, которые приезжают, как на парад - покрасоваться своим искусством; публика ходит серьезная, особенно на оперы, цены на билеты достигают 25 фунтов.

На "Фриндже": участники приезжают сами, платят всем службам и за аренду помещений, за афишки, разбросанные по ресторанам и наклеенные на заборах, выступают, где попало, хоть на уличной скамейке; участвовать может любой, кто способен оплатить свое присутствие, они пашут весь месяц, приезжают, как на ярмарку, их главная цель - заманить покупателя, сплавить товар.

Зрители ходят, кто в джинсах, кто в бриллиантах, максимальная цена билета 9 фунтов. Часто эти организации выступают и как продюсеры. Они приглашают театры, и хотя не предоставляют им гонораров за спектакли, но, по крайней мере, оплачивают им и помещение, и рекламу, и местных техников по свету, звуку, менеджеров по сцене, а также проживание плюс суточные. Вот таким коллективам единодушно завидует весь остальной Фриндж.

Как бы ни были великолепны условия и престиже зрители основного фестиваля обречены на выбор г-на МакМастера - директора, который формирует программу единолично. А публика Фринджа всегда может принять самостоятельное решение! Где-то в пограничной зоне расположилась ассоциация трех организаций: "Assembly Room", "Guilded Balloon" и "Pleasance". Они занимают помещения, где одновременно разворачиваются 5-10 площадок, и там сплошным потоком идут спектакли с 10 утра до 12 ночи.

В этом году повезло питерскому театру "Фарсы". Продюсер Уильям Бердетт-Кауттс увидел их спектакль в Тбилиси, и "Фантазии" так ему понравились, что он практически единолично (кроме него из английской делегации спектакль видела только критик газеты Herald Мэри Бренан) пригласил труппу в Эдинбург. Более того, предоставил "Фарсам" самый большой зал в Assembly Room. Тонкий, ироничный, глубоко современный спектакль театра "Фарсы" английская пресса заметила сразу, в первые же дни гастролей вышли буквально панегирики во всех ведущих шотландских газетах. Апофеозом работы театра стало присуждение коллективу премии "Fringe First" газетой Scotsman. По условиям премии, ее обладателем может стать любая премьера на британской земле, где спектакль должен быть сыгран не более пяти раз. Эта самая престижная премия фестиваля Фриндж, она вручается еженедельно пяти лучшим коллективам, в соответствии с опросом критиков газеты. Из 1500 коллективов премии удостаиваются только лучшие 15. Было особенно приятно видеть в числе счастливчиков два коллектива из Санкт-Петербурга - "Фарсы" и русско-немецкий проект "До - театра".

Но с повседневной эдинбургской публикой общаться было вовсе не так легко, как с критиками. Зал шел на "русскую клоунаду", спектакль, разрекламированный, по сути, как вторая часть гремевшего несколько лет назад полунинского "Snow show" (поскольку и тот спектакль, и "Фантазии" поставил Виктор Крамер), не оправдывал ожиданий эдинбуржцев. Они приходили попросту посмеяться, притом не ехидным философским смешком, а откровенным площадным гоготом, как смеются, когда рыжие площадные клоуны лепят друг другу пощечины или снимают штаны.

На сцене этого не было в помине. И те, кто воспринял иные правила игры, кто смог оценить красоту лирических образов этого спектакля, кто начал сопереживать этим странным ни на кого не похожим, и в то же время, так похожих на каждого из нас, героям, те хлопали в финале стоя, и утирали слезы шотландскими юбками. А те, кто пришли на клоунаду - терялись. Часто им было не смешно. А если не смешно - тогда что? Этого они понять не могли, им казалось, что не может быть так специально задумано - не смешно - по их мнению, надо было бы постоянно хихикать, а если они не знают над чем, то значит что-то от них ускользает, значит не поймать им особенностей русского юмора. А про белых клоунов - они не знали, и про то, что спектакль без слов может быть драматическим - тоже догадались не все:

Ощущение того, что хорошо - это значит смешно, - особенно коробило на спектаклях гениального (вот не побоюсь я этого слова) хореографа из Швеции - Матса Эка. На вечере из трех одноактных балетов, где (понимаю, на мой русский вкус) не было ничего смешного, зал порывался похихикать в любую "свободную" минутку. Появился в первой сцене обнаженный человек - и зал хохочет, и не смотрит на то, что по действию получается, что заволокли его в кафе раздетого и избитого, и полумертвого. Но, когда в третьем балете как головы - и метафора Эка не оставляет сомнений - расстреливают воздушные шары из пулеметной очереди, - а зал хохочет, то мурашки бегут по коже. Оттого, что они смеют - как они смеют! Смеяться.

На самом деле, это потому, что мы, русские, серьезные такие, ищем во всем философские материи, за неимением материальных. А западный человек, он свободен от подобных тенет. Весьма хаотичная дискотека по поводу открытия Фриндж проходила в далекой церкви, и никто не падал в обморок оттого, что там - буквально на алтаре - пили пиво, ели чипсы, шумно кричали друг другу в ухо приличные и неприличные слова на шотландском английском и отплясывали нечто типа джиги. И театры многие в церквях работают. Один из крупных фестивальных продюсеров прошлых лет - Де Марко в церкви Св. Марии показывал спектакль театра "Маски-шоу". Причем "Маски-шоу" оплатили себе дорогу, проживание, рекламу, аренду зала, а Де Марко - дал им имя (шутка). Бедные "Маски"!... Выплыть на Фриндже без раскрутки невозможно. Играя в маленькой церкви, не в центре города, да еще в дневное время - собрать зал практически нереально, ведь ежеминутно происходит такое количество событий. Когда мы пришли на спектакль "Масок", вспомнились слова Довлатова: "мы пришли - и людей стало вдвое больше". Играть для пустого зала - тоже мука, и половина номеров, завязанных на общении с залом вообще провалились - не с кем общаться. Поработав так с недельку, "Маски" уехали домой.

Экономические условия Фринджа, наверное, диктуют во многом жанровую особенность этого фестиваля, где в процентном отношении преобладают ток-шоу и моноспектакли. Хотя с другой стороны, особенность западного театра, как ни странно, по-прежнему заключается в том, что слово там не утратило своей витальной силы. Литература все еще занимает ведущее место. Поэтому, на некоторых ток-шоу, как, например, на спектакле "Мюзикл Тысячелетия" в исполнении "Уменьшенной Шекспировской труппы" (США) невольно удивляешься - актеры выглядят абсолютно профессионально неподготовленными, декорации убогие, музыкальное оформление и режиссура вообще не поддаются никакой профессиональной оценке, а народу битком - и все хлопают, и довольны. Все потому, что в этой самодеятельности есть пара-тройка веселых шуток.

Другая особенность театральной эстетики Фринджа, это то, как актеры легко общаются с залом; они ломают четвертую стену, не задумываясь, и идут на прямой контакт с залом. В этом году сразу несколько мастеров ток-шоу приехали из Соединенных Штатов, и может быть, самый известный из них - Грег Прупс. Он приезжал на фестиваль не впервые (на Фриндж вообще принято возвращаться, и м. б. только на третий год - будет настоящий успех. Так, например, неоднократно возвращался на Фриндж бывший петербургский театр "Дерево" во главе с Антоном Адасинским), и билетов на его спектакли было не достать, хотя, по сути, все, что он показывал залу, - было длинным авторским монологом о шотландцах и американцах. Говорят, что однажды на его спектакле у кого-то зазвонил мобильный телефон - Грег выхватил трубку и полчаса импровизировал на публику с неизвестным невидимым собеседником - оказавшимся, как выяснилось впоследствии, представителем налоговой инспекции. А потом побежал к себе в гримерку, чтобы тут же записать все вновь сочиненные шутки.

Самым популярным спектаклем фестиваля Фриндж этого года можно без сомнения назвать корейское шоу "Cookin'" - "Готовка". Четыре безумных повара должны приготовить банкет - за те 70 минут, которые идет спектакль. В Корее спектакль кончается тем, что зрители едят приготовленные актерами блюда. По шотландским правилам безопасности - готовить на сцене всерьез - вернее, использовать открытый огонь - категорически запрещается. Так что зритель остался без ужина, но с приятными впечатлениями, поскольку эти повара - они же и эксцентрики, и жонглеры, и фокусники, и барабанщики. Особый успех постановки заключался в удачном выборе некоего богатого американского продюсера, который смог вложить в рекламу такие деньги и добиться таких результатов, что нашим PR-овским агентствам имело бы смысл бесплатно у него поработать и набраться опыта. Достаточно сказать, что была организована специальная группа из ведущих шотландских журналистов, которым оплатили путешествие в США лишь затем, чтобы они смогли посмотреть спектакль и описать его во всей красе в своих изданиях.

Хотя с театроведческой точки зрения ничего особенного в спектакле не было, кроме того, что все обычные цирковые номера - притом среднего качества исполнения - были нанизаны на некую общую канву повествования. Барабаны звучали бодро, громко и в едином ритме от начала до конца. И сперва это было здорово, потом поднадоело и, наконец, просто утомило - все стучало и стучало. Ни музыкального, ни драматического развития... Но были корейская четкость, сработанность, выверенность каждого момента и американские деньги.

Вообще на Фриндж приезжают или англоязычные труппы (Великобритания, США, Новая Зеландия, Австралия), либо спектакли без слов ("Маски-шоу", "Фарсы", "Краски Востока", "До-театр", "Cookin'"), либо танцевально-музыкальные коллективы. Так, год назад на фестивале выступал наш "Терем-квартет". В этом году среди многочисленных музыкальных шоу критиками особенно выделялся бельгийский спектакль " Анонимное общество Жака Бреля". В нем в атмосфере современной вечеринки, где каждый второй или пьян, или колется, или травку курит - молодые бельгийские актеры (многие из которых уже зарекомендовали себя, выступая во всемирно известных мюзиклах, таких как "Miserable") исполняли песни Жака Бреля. И песни эти с новой силой доказывали свою гениальность, доминируя над всеми зрительными образами спектакля, созданного поспешно - в преддверии Фринджа за три недели.

Политическая ангажированность на сцене, от которой так устала российская публика, по-прежнему представляется важным элементом западноевропейского театра. Социальные, а порой чисто политические вопросы поднимались во многих спектаклях Фринджа. Ярким примером такого рода стал моноспектакль "Душа племени. Мужчина, который посмел думать", поставленный по мотивам прозы африканского писателя Кен Саро Вива, о жизни африканских племен и об их уничтожении.

Под стать ему была и работа Хью Мастерсона "Адольф", посвященная, как понятно из самого названия, - Гитлеру и идеям фашизма. Начиная играть первую половину спектакля в образе нацистского вождя и ведя свой рассказ как бы от его лица, Мастерсон в какой-то момент срывал с руки повязку с крестом, отрывал приклеенные усы, расстегивал френч цвета хаки и начинал шутить с залом. Он шутил так, как шутит (цитируя Кортасара) "мой правый сосед" - любой, как ваш приятель, или человек в очереди, и постепенно шутки его становились чуть жестче, чуть откровеннее, пока наконец незаметно не превращались в те самые декларации, которые выдвигал Гитлер.

Драматический ход был несложен, но зал сидел как завороженный - потрясенный мыслью о том, что за каждой невинной шуткой, стоит только сместить немного угол зрения - вырастают усы и фашистский крест. Но для нас - русских ребят - все это настолько естественно, что вроде как и не страшно.

Может быть, на будущий год, под эгидой Британского совета, этот спектакль будет привезен в Москву и Петербург. Фриндж - это ярмарка, если не тщеславия, то по крайней мере, таланта. Очень многие платят за свое участие в фестивале в надежде познакомиться с известным спонсором и поехать на какие-нибудь, уже финансово выгодные гастроли. Фриндж - это трамплин, на котором иногда надо пять раз подпрыгнуть, пока наконец доска под тобой прогнется и ты с пируэтами полетишь в коммерческое турне по Англии, Шотландии, Ирландии и прочим замечательным местам. В этом году особую группу продюсеров из разных стран организовал Британский Совет, он оплатил им дорогу, устроил бесплатный показ английских спектаклей, желая таким образом поддержать идею культурного обмена, и советуя этим импресарио приглашать молодые экспериментальные английские коллективы в свои страны.

Нельзя не сказать об особом японском уголке, вот уже несколько лет подряди организуемом в маленьком театре "Гараж", усилиями японско-индийской танцовщицы Шахти. Уголок этот представляет японскую культуру на фестивале - комплексно. Здесь можно увидеть традиционный японский танец "Одори", посмотреть драматические спектакли, поставленные японскими иммигрантами. Силами японской общины (есть в Эдинбурге и такая, правда по численности она значительно уступает корейской) организована японская столовая, где можно поесть блюда национальной японской кухни, включая собу и сашими.

Наконец, можно увидеть японские пьесы в исполнении европейцев. Так, в этом году в небольшом помещении Гараж-театра (на 30 человек) был поставлен спектакль по пьесе Йокио Мисимы "Тропическое дерево".

В декорациях, напоминающих японский дом из прозрачных панелей (см."Мадам Баттерфляй" в Мариинском театре), в костюмах Исси Мияки и Джанни Версаче актеры европейской (про некоторых можно сказать точнее - бежаровской) школы воссоздавали на сцене жаркий мир ненависти и любви, вечную легенду инцеста, описанную Мисимой. Роль женщины - матери, соблазнительницы исполнял мужчина, и в этом была, с одной стороны, отсылка к театру Кабуки, а с другой стороны, к современным нравам, культивирующим идею юнисекса. Условность - как прием театра Кабуки и как отсутствие искренности - поставлена в этом спектакле во главу угла.

Одну десятую часть зрительного зала составляли японки. Они громко хлопали в ладоши и звонкими голосами говорили "субараши" - что значит "здорово", но, что они на самом деле думали - не знает никто. Слишком важны в Японии условности и правила приличия. А европейцу на них наплевать. Вот, например, группа шотландских народников заняла в 12 ночи ступени какого-то здания на парламентской площади и давай лупить в барабаны, дудеть на волынках. Даже полиция приезжала - а им хоть бы что!

Артисты театра "Фарсы" на улицах
Эдинбурга

Летали на тросе настоящие самолеты, взмывали в ночное эдинбургское небо тыквообразные машины, Золушка (без лица и души) строчила, как Анка-пулеметчица, и сказка для взрослых уносила зрителей в противный технократический и бездушный мир пентиумов и серебряной краски. Утешал меня только дождь, который капал так же мокро, как во времена Ментухотепа, не подозревавшего о том, что время дробится на тысячелетия и считается на века.

"В Эдинбурге сегодня дожди:", - тянула евразийская певица.

И напрашивалось продолжение: "Эдинбург, я еще не хочу умирать".