Александр Платунов

ПОСТСКРИПТУМ

Казалось бы, когда фестиваль вплотную подходит к отметке "десять", когда он уже закрепился в каких-то принципах и именах, то ожидать качественных переломов и скачков трудно. И "внешние", выразившие в решениях жюри, итоги девятого "Балтийского Дома" опять же за рамки ожидаемого не выходят. Если в фестивале участвует Някрошюс, то он должен быть отмечен либо Гран-при, либо призом за режиссуру (казус с "Гамлетом" не в счет, так как всем посвященным вполне понятно, что там свою роль сыграл субъективный фактор). Если на фестиваль приглашен Стуруа или Любимов, то без приза они также не уедут. Уже стало привычным, что претендентку на приз за лучшую женскую роль определить непросто, и в 1999 году от этой номинации отказались вообще. То есть, все как всегда. Но этот вывод, озвученный в нескольких послефестивальных публикациях, кажется мне поверхностным. Девятый фестиваль стал во многом переломным - и по своей идеологии, и по художественным результатам.

Первое выразилось в расширении географических границ фестиваля (если это, конечно, сознательный шаг). Не стоит относиться к этому, как к простому протокольному моменту, дескать, парой стран больше, парой меньше - какая разница. В данном случае, участие в нынешнем фестивале театров из Франции и Италии и сильное российское "вливание" (Якутск, Омск, Москва, Саратов) означают, что "Балтийский Дом" перестал быть фестивалем региональным. А это ведет в свою очередь к изменению критериев отбора и итоговых оценок. Как фестиваль региональный "Балтдом" выявлял общие тенденции в театре стран Балтии, как фестиваль "без границ" он должен показывать разнообразие сценических поисков.

"Академия смеха". Омский академический театр драмы.

Не два-три главных цвета, а многоцветье. Следовательно, принципы отбора иные - и в этом смысле соседство маленького театрика из якутского города Нюрба и прославленной Таганки оправдано, точно так же, как по-своему презентабельно сопоставление полулюбительства участников театральной лаборатории из Италии и отточенного профессионализма актеров театра Нантерр-Амандье.

И, если согласиться с этим принципом, как ни покажется это кощунственным, блистательная виртуозная (любые превосходные эпитеты будут уместны) режиссура Эймунтаса Някрошюса и весьма скромные постановочные опыты известного московского критика Виктора Гульченко находятся в одном ряду.

"Прекрасные дни".
Театр "Модернъ" (Москва).

По-моему, один из ранних "Балтийских Домов" проходил под лозунгом "Тысяча лиц театра". А где же это видано: тысяча лиц с единым выражением?! Это только у некоторых критиков на все, что они ни видят, одна презрительно-высокомерная гримаса. Наша пресыщенная критика способна реагировать лишь на самые острые блюда - видимо, от слишком частого посещения театра вкус притупился. Поэтому, все, что не укладывается в снисходительный тезис "удивите нас, если можете", игнорируется.

"Марат-Сад".
Театр на Таганке (Москва)

Но театр, если он говорит о человеке, обязан быть разным, как различен в своих проявлениях даже один человек, не говоря уже о несходстве людей разных. И простой перебор гитарных струн, и оркестровая полифония имеют право на существование. Так что в решении жюри, которое присудило два приза за режиссуру, я лично вижу то самое желание расширить рамки. Иначе, трудно объяснить "уравновешивание" гениального поэта сцены Някрошюса и любимца петербургской критики (и публики) Григория Козлова, который, да простит меня Григорий Михайлович, при всем своем таланте пока еще с литовским мастером несопоставим.

Я бы еще более усугубил ситуацию и вместо приза за сценографию, который получил за "Царя Эдипа" Адомас Яцковскис (эффектная, впечатляющая, но все-таки не исключительная работа прекрасного литовского художника), дал бы еще один режиссерский приз украинцу Андрею Жолдаку за сценическую версию "Трех сестер". Несмотря на многочисленные споры, которые вызвала попытка режиссера переселить чеховских героев в 40-е годы XX века, сам спектакль свидетельствует о появлении на театральной афише еще одного яркого имени. Открытие новых имен - еще одна заслуга Девятого фестиваля, и рядом с Жолдаком можно назвать и Юрия Макарова из Якутии, и нового главрежа Саратовской драмы Антона Кузнецова, и москвичей Майю Краснопольскую и Илью Эпельбаума. Примечательно, что все они родились в 60-е.

Следовательно, театральную моду начинает диктовать новое режиссерское поколение тридцатилетних. Несмотря на разность собственно художественных результатов, общее желание говорить иным языком ощутимо. Жолдак иронично соединяет чеховский текст с приемами соц-арта, Макаров накладывает на публицистику этнический колорит, Кузнецов сводит вместе среднеевропейский театральный стиль и современную российскую литературу. А создатели театра "Тень оперы" Краснопольская и Эпельбаум в "опере" "Лебединое озеро" виртуозно синтезируют приемы музыкального театра и театра теней, живой план и картонные силуэты, почти стеб и почти пафос.

Кстати, чуть более солидный по возрасту Григорий Козлов в "P. S." смешивает разные театральные приемы и жанры, создавая еще один театральный "микс" и подтверждая тем самым общее устремление к синтетичности. Но под синтетичностью в данном случае подразумевается не просто "музычно-драматичность". Речь идет о синтезе различных театральных систем и об изменение модели современного спектакля - куда более мозаичного и коллажного, от природы фрагментарного, с подчеркнутой "номерной" структурой. Ни один из спектаклей традиционного, "последовательного" типа по сути не был отмечен на фестивале.

"Три сестры". Национальный
академический театр им.
Ивана Франко (Украина).

И на этом фоне кажется вполне показательным вручение Гран-при Таганке и Любимову за спектакль "Марат-Сад". Это еще одно решение жюри, которое было принято частью критики неоднозначно: дескать, премировали "свадебного генерала" за преклонный возраст и заслуги перед искусством. Кое-кто из представителей "ведческого" цеха заявил даже о конце таганковской легенды, превратившейся в миф. Не будучи фольклористом, не берусь судить о проблемах легендарности и мифологичности того или иного явления, но то, что в "Марат-Саде" есть живой театральный нерв, вполне очевидно. И захватывающий ритм, и стихия театральной игры, и актерский азарт.

Мастер увлекает театром как таковым, а не вывертами концепции и выморочностью образов, которые так любит воспевать современная критика. Воспринятая от Пушкина идея "площадного" происхождения театрального искусства пронесена Любимовым до дня сегодняшнего с удивительным упорством и страстностью. И в "Марат-Саде" она реализована настолько очевидно, что следовало бы говорить не о театре, от которого мы ушли, а о театре, к которому мы обязательно вернемся.

Понятно, что репертуар каждого фестиваля в какой-то мере случаен - кто приехал, кто нет, у кого-то возникли проблемы, и ниша заполняется тем, что подвернулось под руку, и необходимость деловых контактов вносит в фестивальную афишу свои коррективы. Дело же не в дистиллированности отбора, а ощущении живого развивающегося многоголосого театрального организма. И фестиваль ни в коей мере не ристалище, которому десяток патрициев от критики выносят свой приговор. Фестиваль - это поле взаимовлияний, притяжений и отталкиваний, место очень плотного обогатительного сопоставления. И в этом смысле Девятый безусловно состоялся.