Три эти пародийные пьески написаны в разные годы. «Мария» в 1970-м, на излете «героической» советской драматургии, «Вера» в 1982-м, в ее «чеховско-экологический» период, «Калгановна или Трое мужчин в исподнем» - отклик на появление драматургической чернухи. Первые две автор бесконечно читал с эстрады. Смеялись. Третья была поставлена в капустнике. Зрители вежливо хихикали и ничего не понимали. Может быть, оттого, что черная драматургия в начале 80-х существовала только на бумаге и имела считанные сценические воплощения. Пародии не плохие, а хорошие.
В.Ж.
Полярный полдень. Тихо в поселке Смирном. Тихохонько поскрипывают льдины. Лишь в палатке профорга экспедиции Марии Аверьяновны Паничевой мерцает слабый свет. Лежа на козлах, Мария вырезает себе аппендицит. Ей ассистирует только что приехавший из центра Ефрем Бабачев. Он держит зеркало.
МАРИЯ: Ты, Ефрем, держать будешь, как надо, или зайчиков пускать?
ЕФРЕМ: А не до шуток мне, Мария. Вчера в крайкоме Гримасов ребром ладони вопрос поставил. Не будет льда - беда. Ты же умная женщина, Мария, должна понять: стране лед нужен - серебряное золото!
МАРИЯ: По старинке хозяйствуешь, Ефрем... По-дедовски. Задним умом вы там в крайкоме крепки.
ЕФРЕМ: Хозяйство у вас огромное, ресурсы неограниченные. Если не держать народ в кулаке...
МАРИЯ: Опоздал, Ефрем Фрегатыч! Нынче не удержишь народ в кулаке. Смеются люди, когда их в кулак-то пытаются зажать. Смеются. А не таким ты был в войну, Ефрем, не таким.
(Затемнение. В свете прожектора идут навстречу друг другу молодые Ефрем и Мария.)
МАРИЯ: Ефрем!
ЕФРЕМ: Мария! Кончится война, Маша, учиться пойду. Снова в третий класс. Грамоту освою. Считать научусь... До семнадцати. Большим человеком хочу стать!
МАРИЯ: Красивый ты, Ефреша, и мечта у тебя красивая. За мечту ты мне и люб.
(Пролетает пуля.)
ЕФРЕМ: Пулю пымал! Горячая.
МАРИЯ: Как чувство наше...
(Снова наши дни.)
МАРИЯ: Пулю эту сохранила я, Ефрем. Не меня обманул ты... Мечту свою обманул. ОТрезаю тебя, Ефрем Бабачев, лишний ты в жизни, как отросток этот, лишний.
(Мария заканчивает операцию. Входит радист метеостанции Митя Клоакушкин.)
МИТЯ: Тебе упрек, Бабачев. Ничего, Клоакушкин, пришьем. Я шов распущу.
Мария и Клоакушкин выходят. В смятении мечется Ефрем Бабачев по сцене. Да, это его, Ефремова вина, что на далекую полярную экспедицию вовремя не завезены нитки! Не пришьют льдину, уйдет она в океан, примет ее в недра свои Ледовитыч, и пить стране теплое шампанское... Думай, Ефрем, крепко думай!
ЕФРЕМ: Будут нитки, будут! Я носок распущу!
(Ефрем выбегает, входит доктор.)
ДОКТОР: Хозяева! Врача вызывали? О! Аппендикс чей-то. Опять без меня управились...
(Со двора слышны крики.)
МИТЯ: Мария Аверьяновна! Да куда ж вы нагая! Застудитесь!
МАРИЯ: Ничего, Клоакушкин, я баба жаркая!
(Доктор смотрит за окно.)
ДОКТОР: Нет, никогда так называемым господам Шульцам да Смитам не понять наш характер.
(Со двора крики.)
МИТЯ: Прострочили, Мария Аверьяновна?
МАРИЯ: Намертво, друг мой, намертво...
ДОКТОР: Никогда!
Конец.
Действующие лица:
Вера - лесничая - 36 лет.
Игорь - ее сын - 45 лет.
Андрей - его сын - 60 лет.
Белобров - директор комбината, практически бессмертен.
Силантий - 12 лет со строгой изоляцией.
Сторожка Веры. При свете горящей тайги хозяйка дочитывает роман «Анна Каренина».
ВЕРА: Какая сильная, какая потрясающая книга! Как хотела бы я повторить подвиг Анны.
(Входит Белобров. Садится. Долго молчит.)
БЕЛОБРОВ: Позволите войти?
ВЕРА: Входите, если не шутите.
БЕЛОБРОВ: Нет, я не шучу. Можно выйти?
ВЕРА: Идите, коли не шутите.
БЕЛОБРОВ: Этим не шутят, Вера.
(Остается сидеть. Входит Игорь.)
ИГОРЬ: Это я, мать.
ВЕРА: Нет, это я мать.
ИГОРЬ: Но это я, мать!
ВЕРА: Не говори глупостей, сынок. Это я, твоя мама, а ты мой большой глупый сын. ОТчего ты сидишь, уронив сильные руки на натруженные колени?
(Игорь замечает Белоброва.)
ИГОРЬ: Кто это?
ВЕРА: Это Белобров. Он вместо отходов спустил в реку всю готовую продукцию своего комбината и скоро предстанет перед судом.
БЕЛОБРОВ: Да. Люблю я вашу мать!
ВЕРА: Что это за постоянный треск за окном?
(Входит Андрей.)
АНДРЕЙ: Это я поджег тайгу.
ИГОРЬ: Глупо.
(Входит Силантий. Садится, долго сидит.)
СИЛАНТИЙ: Пустите погреться...
(Вера указывает за окно.)
ВЕРА: Тогда вам туда.
АНДРЕЙ: Сейчас займется сторожка.
СИЛАНТИЙ: Чем?
АНДРЕЙ: Пламенем.
ИГОРЬ: Дымно здесь. Не курите, Силантий.
(Теряет сознание.)
ИГОРЬ: Я куда-то потерял сознание.
ВЕРА: Возьми мое!
Это конец первого акта. В дальнейшем все зависит от Силантия: если он заметит ружье, неосторожно поставленное Андреем между колен Белоброва, может что-то произойти, если нет - пусть пеняет на себя.
КАЛГАНОВНА.
ФЕДОР - приходит из тюрьмы.
ИСМАИЛ - приходит с работы.
ФАЛАЛЕЙ - приходит из армии.
РЕЙГАН - кот.
КАЛГАНОВНА: (коту) Родить-то я его родила, в каком месте помню, а каким не упомню. А кушать в те поры мужчинам и женщинам нечего было - было раскулачивание. И тебя бы раскулачили. Пришел бы активист, глянул на твоих котеняток: «Хто такие?» А ты ему: «Это мои котеняточки, ношеные-береженые». А он тебе: «Врешь, кулек кулацкий! Это твои работники!» Дернул бы с под тебя подстилку для нужд народного хозяйства, а тебя в Сибирь отправил. Был бы ты сибирский кот. Пей молоко, Рейган, пей не вороти личико. А у меня молочка не было. Корой детеныша моего кормила. вот пошла я за корьем, а там заяц деревце дерет. Я его за живот поймала: «Отдай пропитание, белая голова!» Он недобрыми глазами посмотрел и отдал. И где теперь тот заяц, где сынок мой роженый - не ведаю.
(Входит Федор.)
ФЕДОР: Буду у тебя тут жить.
КАЛГАНОВНА: А живи. Строение прочное.
ФЕДОР: Денег тебе платить не стану.
КАЛГАНОВНА: Да и на што? У меня пенсия 16 рублей и бутылка молочная не сдадена.
ФЕДОР: А может, ты, старая старуха, умрешь, освободишь помещение?
КАЛГАНОВНА: Может, и умру. Тогда ты Рейгана моего корми. Он по строгому режиму пищу кушает.
ФЕДОР: Накормлю. Я сам со строгого режима.
(Входит Исмаил.)
ИСМАИЛ: Калгановна, у тебя соли есть?
КАЛГАНОВНА: (Федору) Это нехристь Исмаил. Рабочий человек. Любит кушать соленое.
ИСМАИЛ: Соль любит.
КАЛГАНОВНА: А зачем тебе всегда ко мне ходить, ноги бить? Ты тут около солонки и живи. А твою комнату мы заколотим.
ИСМАИЛ: И то.
ФЕДОР: Соль еще есть бертолетова, английская и в коленках. Я ее добывал.
ИСМАИЛ: Из коленок?!
ФЕДОР: Из недр земли. Добывал, когда наказание отбывал.
(Входит Фалалей.)
ФАЛАЛЕЙ: У вас случайно не сдается помещения для уволенного в запас из рядов Советской Армии?
КАЛГАНОВНА: Живи. Ты молодой человек. Тебе жить надо.
ФАЛАЛЕЙ: У меня есть начатые консервы и гражданская профессия - законченное парикмахерское училище.
ФЕДОР: У нас бы тебе цены не было.
КАЛГАНОВНА: Рейгана мне к лету подкоротишь. Потеет животное.
ФЕДОР: Отвернитесь, мужики.
ФАЛАЛЕЙ и ИСМАИЛ: Зачем?
ФЕДОР: Калгановну хочу убить. Обещала помереть, а сама все существует.
ФАЛАЛЕЙ: Во! А я на ней, неживой, на прическах потренируюсь!
КАЛГАНОВНА: Правильно. Мертвый волос хорошо растет. (Федору) Ты чем меня порешишь?
ФЕДОР: Да никак не решу...
ИСМАИЛ: Если соли человеку долго не давать, человек сам окончится. Человек без соли не может...
КАЛГАНОВНА: Вот я утюжок в полотенчико завернула. До свиданьица всем.
ВСЕ: Будь здорова, бабушка! (Федор убивает ее.)
ФАЛАЛЕЙ: Волосяной покров не испортил?
ФЕДОР: Все аккуратно.
ИСМАИЛ: Рейган ожеребился! Раз-два-три... двенадцать щенков!
ФАЛАЛЕЙ: Вот бы Калгановна обрадовалась. Ну ничего, я зато ее красиво уложу.
ИСМАИЛ: В гроб?
ФАЛАЛЕЙ: Не. Голову ей уложу.
ФЕДОР: Надо нам теперь жить дружно. На нас большая ответственность - двенадцать живых существ.
ИСМАИЛ: Зачем двенадцать? Тринадцать! Рейган-то...
ФЕДОР: Его надо тоже убить.
ФАЛАЛЕЙ: Для ча?
ФЕДОР: Чтобы котят труднее растить было. Ступай за водой, Фалалей, кота утопить, а котят с Калгановной обмыть.
ИСМАИЛ: Правильно.
ФЕДОР: Трудно. Страшно. Да только в трудностях и очищается и осознает себя человек.
ФАЛАЛЕЙ и ИСМАИЛ: (опуская Рейгана в ведро) Только в трудностях...
Конец