Петербургская перспектива
Ж.Ануй. «Антигона», АБДТ им. Г.Товстоногова, режиссер Тенур Чхеидзе, художник Владимир Куварин.
Античные руины сияют равно всем героям. У солнечного света свой сюжет, от рассвета до сумерек. Чхеидзе помещает своих персонажей в мир, готовый существовать и без них, почти как в метафизических полотнах де Кирико, мир законченный и самодостаточный; в «Антигоне» он особенно настаивает на этом. Элегическое фортепиано в трагедии (музыка Дж.Ли) экстравагантно только в первую минуту, музыке здесь нет дела до масштаба страстей. Мир, как Полиник с Этеоклом, отвоевался.
Посмотрите на Андрея Толубеева, вслушайтесь в его пролог. На премьере, когда спектакль был «с иголочки», пролог поражал особой - пост-трагической? - атмосферой начинающегося действия<$FПриходится оговаривать обстоятельства времени. Через два месяца после премьеры, 16 ноября 1996 г., в прологе замелькали шутки, свойственные театральной халтуре, с игрой на публику. Мастерское и тонкое введение в трагедию было смазано...>. В белом костюме стороннего наблюдателя Хор представляет публике персонажей. Его уравновешенная интонация странным образом волнует. «Пружина трагедии», завернутая до отказа, и веские реплики этого соглядатая, знающего все наперед, составляют поле драматического напряжения. Нерв спектакля вообще сдвинут с главных фигур изначального конфликта. Трагедия не поляризована, не персонифицирована в Антигоне и Креоне. Та трагедия уже отыграна давным-давно, когда, по-видимому, еще целы были колонны дворца царей. Экзистенциальный трагизм вернее всего выражен в безмолвной фигуре Эвридики с вязанием в руках (в пьесе она лишь упомянута в финале).
Как важна была Аную маленькая Антигона с ее отчаянным «нет» пошлому миру взрослых конформистов! Антигона у Ануя верна не памяти Полиника - она до конца верна своей роли в бытии, своему протесту. Трагический пафос того поколения - вот он, подспудно ощутим у стоящей в тени Кормилицы (Зинаиде Шарко). У Чхеидзе Антигона, эта иерихонская труба в спектакле, кричит в лучшем случае от непонимания, от инфантильной уверенности в своем праве кричать на весь мир. Чем больше кричит Антигона (Мария Лаврова), тем более притягивает взгляд безмолвная жена Креона Эвридика (Мария Старых). «Правда это то, о чем не говорят» - реплика Креона. Применительно к спектаклю здесь имеется ввиду, конечно, не подноготная братьев Антигоны, а бессловесный монолог Эвридики, почти не сходящей со сцены. По справедливости она, а не зычная заглавная героиня является протагонисткой трагедии у Чхеидзе. Креон - Олег Басилашвили связан с нею глубоко. У режиссера, как всегда, выверенная, как у музыкантов, партитура взглядов, проходов, мизансцен: Креон не отчужден от этой печальной фигуры, знает силу и нежность ее безумия. Он противопоставляет напору своей антигонистки не пошлую эмпирику каждодневного долженствования, а свой выстраданный долг, крест существования, трагичного безотносительно к эскападам его племянницы (прекрасная работа Басилашвили заставляет вспомнить его же дядю Ваню, чеховский опыт трагического стоицизма. «Наше положение, твое и мое, безнадежно», - говорил ему тогда «отец» нынешней Антигоны - Кирилл Лавров).
Та жизнь, в которой Антигона выходит замуж за Гемона (на премьере Анатолий Петров порадовал строгим рисунком роли), а труп, чей бы он ни был, предан, как должно, земле - утопия. Уже и Эвридика не выдерживает нового витка сжатой пружины - уходит со сцены, чтобы вскрыть себе вены. Юный Вестник (А. Коручеков) искренне потрясен, когда сообщает эту новость царю - и здесь, может быть, источник надежды в спектакле.
Креон, как Сизиф, остается при своем камне, он верен своей роли в трагедии бытия и, в сущности, не менее героичен, чем в свое время ануевская бунтарка Антигона. Стражники, играющие в карты, чуть не поплатившиеся жизнью свидетели трагедии, воплощают наивное и цепкое массовое сознание (1-й стражник - Игорь Лифанов).
...Кто-то должен говорить «нет» пошлому позитивизму будней, держать максималистскую, идеальную доминанту существования, и ведь без этого невозможен сам жанр трагедии. «Антигона» в этом смысле - апология трагедии. Переозвучив трагический сюжет (по отношению к Аную не в меньшей степени, чем Ануй сделал это относительно Софокла), Чхеидзе сам вновь берет на себя соответствующую роль, показывает бытие экзистенциально насыщенным, трагедийный стоицизм читается во всем кристально чистом рисунке его «Антигоны», посвященной памяти учителя М.И.Туманишвили. Не смазать бы этот рисунок подольше! (См. сноску в начале статьи.)