Нина Катерли

ПИРАМИДА ЦУКЕРМАНА

Теперь уже не выяснить, за что Леню Цуканова еще в ремесленном училище прозвали Цукерманом. За подслеповатые глаза и длинный нос? Или, может быть, за незлобивый, до нелепости податливый и слегка бестолковый характер? Такой, что завуч Иосиф Моисеевич нарек Леню на своем родном языке жалобным словом "шлемазл" <злосчастный (идиш). Здесь - недотепа.>.
От драк Леня всегда уклонялся, а полезут - уступал, на обзывания мог ответить обалделой какой-то улыбкой, учился на твердые тройки, но очень старался. Ну, чистый Цукерман! Но самое странное не это - прозвали и прозвали, был ведь там и ВитLк-Лягва, и Толик-Пидор, и Андрюха-Гной, странно то, что на кличку "Цукерман" Леня всегда откликался с готовностью, даже вроде с удовольствием. И так привык, что под старость уже и сам, знакомясь, протягивал руку лопаткой и, застенчиво моргая, представлялся: "Цукерман".
И жена звала его Цукерманом, и дети, и даже внук Сережа. И все вообще. И на могиле его надо бы написать "ЦУКЕРМАН", будь у него путLвая могила, как у людей. Но и нормальной могилы нет у него, хотя и самого Лени нет с нами вот уже шестой год. Никто - я имею в виду людей без "тараканов" - не знает, где Леня, хотя искали.
Товарищи по цеху, где Леня работал бригадиром слесарей, набравшись на поминках, объясняли: мол, сбежал, женился на негритянке центнера в два, понаделал черненьких, живет в своей пустыне, в юрте, и пасет верблюдов. А на здешнюю жизнь положил... известно что, да она, эта жизнь, другого и не стоит...
Анна, Цукерманова жена, а теперь уже официальная вдова, так как по истечении положенного срока получила документ, что Леню из списка живых вычеркнули насовсем, выправив справку, устроила, как положено, поминки и, когда пили за землю пухом, ответила на подначки, сказала, что сбежать Леонид не мог, так как, не говоря, что семьянин с большой буквы, был еще и советским человеком, а что советская власть кончится, и представить себе не посмел бы. А вот здоровье у него - это верно, здоровье было никуда, еще бы - рос после войны в деревне, лебеду ели. И сердце было плохое, и зрения, считай, последние годы никакого, это разве зрение - очки минус семь? Ясно, что заблудился человек, умер от сердечного приступа, и - нечего тут...
- Точно. Нечего, - поддержал вдову ее новый муж Валентин, слесарь из Лениной бригады. - Цукерман, он и есть Цукерман, - добавил он вдруг со значением. И кивнул сам себе.
С Валентином Анна в тот день как раз расписалась в загсе, так что это, с одной стороны, были, конечно, поминки, но с другой, как бы ни возражал жених, все же и молодых надо поздравить, а устраивать отдельно и поминки, и свадьбу нынче не каждому по карману, разве что тем, кто разъезжает в "мерседесах". Ну, эти каждый день могут праздновать - именины, или, там, похороны, или презентацию. А у Анны с Валентином иностранных машин не было, как, ясное дело, и русских. Зато было по шесть соток в заводском садоводстве, два участка, удобно расположенных по соседству. И, само собой, сердечное расположение. Вот и получилось - налитая для Лени стопка перед пустым стулом, бутерброд с килькой поверх стопки и "вечная память", не чокаясь. Но тут же и "Горько!" - хоть Валентин и вздрагивал каждый раз.
Молодая за столом то плакала, то смеялась, взрослые сын с дочерью отстраненно перешептывались, гости, как уже сказано, шутили шутки, а Валентин все сидел и сидел задумчивый.
- Споем! - объявила толстая Зинка из отдела сбыта. И затянула "Не слышны в саду даже шорохи...".
Все подхватили, даже вдова, то есть невеста. За "Подмосковными вечерами" кто-то решительно начал "Выпьем за Родину, выпьем за Сталина...", тут Анна повернулась к жениху и увидела, что он... плачет. На собственной свадьбе плачет! Старый мужик, битый, крученый, а ревет, слезы текут по подбородку и падают прямо в студень.
- Валя! Да ты чего, Валя? Плохо тебе? Так сходи в туалет, сунь два пальца. Валя? А?
Но жених только качал головой, горестно приговаривая:
- Ох, Цукерман ты Цукерман, Цукермаша...
Анна и так, и так - и по спине его хлопала, и воды из-под крана принесла. Не слушает, стакан из рук не взял, не отвечает. А гости поют. Им что!

- Ну, чего ты? - шепчет Анна ласково.
- А то! - вдруг вскинулся жених. - Человека нет, а мы тут, извиняюсь, водку жрем, точно на Новый год! "Выпьем за Ста-а-лина!" Всякую сволочь помните, а Леньку Цукермана списали?! ВсL. Точка. В Африку еду, ясно? Леньку искать. И найду, гады! Живого или мертвого, поняли?
Сразу надо сказать, что Валентин, хоть и пожилой человек, хоть и выпил, конечно, на этих поминках, которые за свадьбу не считал, был мужик твердый и слов на ветер не бросал.
Через месяц уехал, купив в туристическом агентстве недельную путевку в Египет. Поездка эта не дешевая, брать в долг Валентин не привык, так что пришлось продать садовый участок. Да и хрен с ним, у Анны участок был свой, жалко только баню - Ленькина память. Анна по поводу продажи участка не спорила - мужик, как пишут, что бык, это первое, а кроме того, обработать двенадцать соток железное здоровье нужно, да и не любила Анна торчать круглый день в огороде, это Леня любил, покойник.
Тут придется кое-что пояснить, - а именно, куда девался Леонид Цукерман, при чем здесь какая-то Африка, для чего Валентин так рвался в Египет, что не пожалел собственного трудового клочка земли.
А дело в том, что исчез Цукерман не где-то, а в Египте, куда его направил профсоюз в связи с неожиданным уходом на заслуженный отдых. Вышло так: Леня, человек, как все уже поняли, мирный и покладистый (другой, напомним, не стал бы терпеть "Цукермана"), за всю свою рабочую жизнь никого ни о чем никогда не просил. Ни прибавить зарплату, ни выделить, допустим, путевку в санаторий, ни тем более квартиру. Наоборот. Велят отработать подряд две смены или выйти в ночь, выйдет без слова, скажут - ехать в совхоз в самое гнилое время, в конце октября, - поедет и будет месяц, не разгибаясь, выковыривать из земли под дождем черную картошку. Он и дома был такой, с женой не ругался, на детей не кричал, мог отстоять в магазине какую угодно очередь. И стирал, и землю копал в огороде. Яблоню посадил, на себе приволок из Луги.
Соседи осуждали: подкаблучник, у других, вон, бабы - от зари до зари из грядок задница торчит, а этот все сам. Хоть и вроде еврейчика. Лене на их пересуды было наплевать, заболит сердце - присядет, пососет валидол. А жаловаться - ни за что. Да он и вообще разговаривал редко. По телевизору смотрел только "Время", а газет не любил, зато всL читал какие-то книжки. Когда пропал, остался от него "Робинзон Крузо" из заводской библиотеки, Анна сходила, сдала.
На пенсию Леня не собирался, дома сидеть без денег мало радости, да и считал: нужен в цехе. А тут вызывает начальник, смотрит не на Леню, а на стенку, где раньше висел Карл Маркс, а теперь Горбачев.
- Не знаю, что делать, Леонид Иваныч, посоветуй. Ты - работник, конечно, хороший, ни разу больничного не брал. Но кого-то придется уволить, сокращение. Я бы с радостью выгнал, хоть завтра, Федотову - пьет и нагло ворует инструмент на продажу. Но, понимаешь, мать-одиночка, завком задробит. А у тебя все же пенсия, сто тридцать рэ. Вот и решай.
А чего тут решать? Леня взял ручку и написал заявление. Все его материли, весь коллектив: какой ты, на хрен, Цукерман? За себя не можешь постоять, подумал бы о других - Федотова будет тут воздух портить, а ты дома отлеживаться? У тебя ж золотые руки!
Молчит Леня, улыбается.
Собрался цеховой "треугольник" - начальник, секретарь партбюро, Цукерманов лучший друг Валентин, и председатель профбюро нормировщица Катя. Стали обсуждать, что подарить Леониду Ивановичу на проводы - сроду ничего от завода не получал, надо хоть раз в жизни уважить. Начальник предложил: настенные часы с боем, нормировщица - что-нибудь для работы на участке, тачку хотя бы. Или "шаланду" вагонки. А - просто деньгами? Самому-то видней, что нужно в хозяйстве. Может, пальто себе купит, ходит в обдергае. И тут Валентин вдруг вспомнил, как Леня ему однажды сказал: "Все у меня в жизни было, что полагается, - война, оккупация, ремеслуха. И работа. Семья тоже... Грех жаловаться. Теперь вот участок, я землю люблю. Одна только мечта не сбылась..." - "Что за мечта?" - "Да так. Глупости. Детство. Скажешь - засмеют". - "Ну, а все же?" Леня оскалился, это у него означало улыбку, говорит: "Африку хотел повидать". - "Чего?!" - "Я ж говорю: ерунда... А все же хотел... Есть ли она, Африка, или только на карте?"
Надо же... Шестьдесят лет парню, а он - "Африка". А ведь и верно, Ленька всегда был не как люди... Ничего Валентин тогда не сказал, но уважать Цукермана стал почему-то еще больше. Это ведь не у каждого есть - мечта! И не какая-нибудь там дача, мебель, машина, телевизор японский. Да хотя бы крепкое здоровье, Лене оно еще как пригодилось бы. Нет, Африка...
А может, и не вспомнил бы Валентин на "треугольнике" про эту Африку, но накануне в завкоме как раз говорили: получены две путевки. В Египет. Возьмет, наверное, директор. Себе и жене. Или главный. Валентину тогда было ни к чему, а теперь вот вспомнил. И спросил у других "углов":
- А Египет, он где? Вроде бы в Африке? Или где?
Начальник цеха чуть не упал со смеху:
- Ну, ты даешь! Египет - это Арабская республика. Рядом с Сирией и агрессивным Израилем. Страна пустынь и древних пирамид. А в Африке - джунгли, дикари по пальмам скачут и бегемоты плавают в реке Лимпопо.
- В литературе другое, - вмешалась профорг Катя. Молодая, язык острый, ей что начальник, что - кто попало: - Забыли: "Не стерпел такой обиды бегемот, убежал за пирамиды и ревет"? За пирамиды, понятно? А дальше там: "Ну, и Африка, вот так Африка!" Не верите? Сбегаю в библиотеку за атласом.
И ведь принесла атлас. И показала: Египет, северная часть Африканского континента. Все точно, столица - Каир. Начальник очень удивился.
- Ну, ладно, молодец. Работала бы так, цены б не было. Но давайте к делу. Цукерману-то что будем дарить? Наш товарищ Леонид Иванович Цуканов уходит на заслуженный отдых, а вы с Африкой. При чем здесь эта дурацкая Африка?
- Африка тут при том, - веско сказал Валентин (он все же был секретарем партийного бюро, а это не намного ниже самого начальника, да и то как посмотреть...), - при том, что человек прожил честную жизнь, отдал все силы производству, которое от его ухода, между прочим, сильно пострадает. Да! А у человека есть, извиняюсь, мечта жизни. Африка. Вот так.
Катерина замерла с круглыми глазами. А начальник посмотрел на Валентина, как на тихопомешанного.
- А как насчет космоса? В космос он не желает, на Луну или на Большую Медведицу?
Но профоргу Кате объяснения не требовались. Вскочила - и за дверь, помчалась в завком выбивать для Лени путевку.
Ничего бы у нее, конечно, не вышло, смешно и думать, хоть и настырная, и говорить умеет, да директору подвернулась командировка в Штаты, а Нью-Йорк - это вам не Африка, хоть та с пирамидами, а хоть и с крокодилами. К тому же командировка есть командировка: за казенный счет! А главный инженер - так удачно! - сломал ногу, упал, говорят, по пьянке, дай ему Бог здоровья.
Короче говоря, бесплатную (за счет профсоюза) путевку Лене торжественно вручили на общем собрании коллектива цеха. Вместе с адресом и большой географической картой Африканского континента, - Леня-то, как и начальник, тоже не сразу сообразил, что Египет это Африка и есть.
От таких подарков Цукерман, которого в тот день все называли исключительно по имени-отчеству, совершенно сомлел. Сделался сперва красный, потом побледнел, а глаза (в очках, как у настоящего Цукермана) покраснели. Стал благодарить, сказал глупость - мол, теперь можно и помирать, все, конечно, зашумели, он сбился, махнул рукой, губы синие - полез в карман за валидолом. Такие дела.
Вещи в дорогу Леня собирал и укладывал сам. Анна только постирала и погладила. От чемодана отказался, взял рюкзак, с которым ездил на огород. В рюкзак положил две смены белья, две пары носков, кеды, три футболки, хлопчатобумажный тренировочный костюм и бритву "Спутник". Вообще-то брился безопасной, но подумал - мало ли, вдруг там перебои с водой, как-никак пустыня. Сахара.
- Ну, Цукерман! - смеялся сын. - Ты ж не в деревню едешь! Бритва! Подумал бы лучше, что там все нормальные люди в шортах. И в пробковых шлемах.
Тут уже Анна вступилась:
- Не хватало еще старику ходить по загранице в трусах! Пускай иностранщина ходит, фирмачи, у них ни стыда, ни совести. А отец возьмет новый костюм с галстуком. Правда, отец?
Леня, как всегда, промолчал. А сын не унимался:
- Хочешь в своем костюме загнуться от жары? Там ведь температура как в газовой духовке, не веришь?
- Про духовку - ясно. А насчет... что загнусь? Это уж как придется, - рассудил Леня. И надел в дорогу костюм с белой рубашкой и галстуком. Такого Анна его и видела в последний раз в аэропорту - серьезного, в нафталинном черном костюме. С рюкзаком.
Это было в понедельник. А накануне, в воскресенье, Леня вдруг собрался и поехал на участок. Один. Анна гладила и пекла пироги в дорогу.
Сажать картошку, как Леня и думал, было рано - земля не прогрелась. Май в тот год стоял холодный. И не скажешь, что май, сплошной март.
Леня обошел участок, постоял у яблони, зачем-то потрогал ствол - Валентин следил за соседом со своего участка. Потом позвал. Валентин как раз ставил баню, и Леня ему помог. Как не помочь - работал Валентин, как всегда, в одиночку, вдовец и бездетный. А Лене удовольствие напоследок. Когда присели отдохнуть, Леня и говорит:
- Знаешь что? Если я вдруг... не вернусь, ты мою не бросай. Приглядись, она неплохая, отходчивая. Может, и поженитесь. Тебе тоже о будущем пора подумать, в старости одному хреново.
- Ты это чего? - поразился Валентин. - Что за похоронное бюро, извиняюсь? Или это, решил там остаться? Так учти - я на тебя характеристику подписывал.
Леня не ответил, поглядел куда-то вверх, там как раз птицы летели треугольником.
- Скворцы? - предположил Валентин.
- Утки, - Леня сказал. - На север летят.
Назавтра Леня уехал. И не вернулся. Сказали: пропал под Каиром во время экскурсии к пирамиде Хеопса. Будто решил сфотографироваться на верблюде, тот лег, Цукерман взобрался ему на спину, сел, а верблюд поднялся и пошел к себе в пустыню. Араб, хозяин верблюда, что-то кричал по-египетски, Таня, экскурсовод, кричала по-русски, а верблюду хоть бы что: араб за ним, а он так и чешет. И Лене - хоть бы что, сидит, как статуя, головы не повернул. Так и скрылись.
Потом, конечно, устроили погоню. На машинах, на верблюдах. Но пустыня, она во все стороны, на сотни километров - ищи ветра в поле. А ветер как раз и поднялся, пыль, песок, в двух шагах ничего не видать.
Эта экскурсовод Таня потом приходила к Анне домой, все подробно описала. И плакала: увольняют с работы. А Леню жалела - хороший был турист, всем доволен, жалоб никаких, и она, Таня, не верит, что он стал невозвращенцем.
В тот день группа ждала Леню до самой ночи. Ветер стих, солнце палило как бешеное, все устали. А потом стало садиться, сразу стемнело, сделалось холодно. Вернулись арабы - развели руками, мол, не нашли. Обещали - завтра с утра. Группу посадили в автобус и повезли в гостиницу, но спать в ту ночь никто не мог. Все гадали - что могло случиться, почему не нашли? Похищение? Или зверь какой напал? Или, верно, решил товарищ предать Родину? Так на него не похоже... хотя внешность, говорят, и обманчива. Кто-то догадливый сообщил, что Леня, верно, израильский разведчик.
- Но я не верила, - повторила Таня, сидя у Анны на кухне. - И сейчас не верю, пусть хоть стреляют!
На другой день группа уехала по программе из Каира дальше, в Луксор, а Леню уже искала полиция, даже вертолеты летали - ничего. Советское посольство сделало официальный запрос, и тогда выяснилось, что верблюд, странное дело, в ту же ночь вернулся, но хозяин никому ничего не сказал, боясь неприятностей. Верблюд-то вернулся, а Леня - как сквозь землю... Главное, верблюда не спросишь, молчит, губами жует. На вопросы не отвечает. И может плюнуть.
А вот Валентин плевать на вопросы не имел права, отвечал. И в качестве друга, и в качестве секретаря цехового бюро, не просто подписавшего характеристику, а упрямо добивавшегося путевки для гр-на Цуканова Л. И. Вопросы ему задавали и в кабинете начальника, и в дирекции, и на заводском парткоме. А потом в отделе кадров, куда его вызвали и оставили наедине с двумя посетителями. Оба эти посетителя были с усиками, лица имели то хмурые, то улыбчивые, вопросы задавали, как тупицы, одни и те же по десять раз:
- Знали ли вы, когда настойчиво требовали для Цуканова путевку в Египет, что он решил бежать в государство Израиль?
- Когда и при каких обстоятельствах вы узнали, что Цуканов конспиративно поменял фамилию на "Цукерман"?
- Почему вы проявили такое упорство в вопросе предоставления путевки Цуканову-Цукерману?
- Что вам известно о заграничных связях Цуканова, кличка Цукерман?
- Где, когда и при каких обстоятельствах он сообщил вам, что намерен бежать, и попросил о содействии?
И даже:
- Имеете ли вы сведения от Цукермана, он же Цуканов?
И наконец:
- Пытался ли Цукерман, известный под фамилией "Цуканов", вербовать вас?
Продолжалось все это часа четыре. Сперва Валентин вежливо отвечал, а когда пошло по третьему кругу, обозлился, послал их всех к такой-то матери. И ушел. После этого его уволили с работы, но сперва объявили строгий выговор по партийной линии. В ответ он сдал партбилет, плевал он на них, не посадят, не тридцать седьмой год, даже не "застой", а перестройка, ускорение и демократизация.
А работу новую нашел легко, никто не вязался к партийности. Да и что вязаться - не в директора оформляли.
Было это в 1988-м. А через пять лет Валентин женился на Анне. Леня завещал? Завещал. Да и женщина она была, в самом деле, неплохая, беззащитная, вроде своего Цукермана.
Одно только Валентину в ней не нравилось - как-то уж больно легко и быстро смирилась с тем, что Лени нет в живых. Не очень и хлопотала, чтобы выяснить, где он. Все твердила, как заведенная, про слабое его здоровье, даже сказала как-то:
- Я всегда ждала, что он раньше умрет - хилый и старше меня.
- Подумаешь, старше! Пятнадцать лет не разница...
Но Анна упрямо продолжала:
- Он еще, когда женились, предупредил: "Ты молодая, я не вечный, помру, останешься вдовой, так что все должна уметь". А я вот не научилась, гвоздя забить не могу. - И Анна всхлипнула.
- Любила хоть его? - строго спросил Валентин. Потому спросил, что если уж Леню она не любила, так ему самому на старости лет ничего хорошего точно не светит.
- Любила? - Она задумалась. - Привыкла, тогда уж вроде и полюбила. А замуж вышла... так, из принципа.
- Какого еще принципа?
- Ну, это... Познакомились на танцах в доме отдыха, он невзрачный такой, боязливый... Я смеха ради спрашиваю: "Хочешь, замуж выйду за тебя?" А он посмотрел, поморгал, потом говорит: "Да нет, не стоит". Ну, меня и заело. Решила доказать. Главное - сам ни рыба ни мясо, а тоже: "Не стоит"!
- И доказала? - злобно поинтересовался Валентин. - Осчастливила?
- А кто его знает, осчастливила - нет... Жили. Все было мирно, как у людей. Его ведь не поймешь - хорошо ему, плохо...
Валентин закатил тогда целую речь - какой Леня был замечательный человек, работник и друг, какой скромный и честный. И умный! Да! И культурный. Некультурные дураки про Африку не мечтают! Говорил и сам удивлялся: при жизни он про Цукермана ничего такого не думал, хоть и признавал - хороший мужик. Не продаст.
Он докладывал, Анна сперва просто молчала, потом стала кивать, а потом расплакалась: до чего жалко Леньку! И верно, лучше его не было.
С того разговора прошло года три, и вот - поженились, Валентин сам предложил, Анна вроде обрадовалась - худо одной, да и хозяйство без мужской руки разваливается. Дочь выросла не в отца, себе на уме, да и на сына плохая надежда, кончил институт, скоро сам женится, своя будет жизнь.
А все же не везет Анне с мужьями! Леня-то ведь был, если уж честно, немного чокнутый, Валентин, всегда казалось, нормальный человек - и надо ведь! Тоже понадобилась Африка. Компас взял зачем-то... Ну, что им не сидится? Уж лучше б пили. Уехал. А если и этот теперь пропадет?

Но Валентин вернулся. Точно, как обещал, день в день. Вошел в квартиру загорелый, помолодевший, подтянутый. Про Цукермана - ни слова, всем привез подарки. Внуку Сереже - дубленочку детскую, из кусочков правда, но - красота, дочке - каменного зеленого жука на цепочке - жук из натурального камня сер-пен-тина, сразу и не выговоришь, называется скарабей, приносит счастье. Сыну подарил неприличный медный брелок в виде мужского органа, Анне черное шелковое платье, арабское, с золотом, глаз не оторвать! Еще привез папирус - древнюю бумагу, на бумаге - цветок лотоса. Купил в музее. Подарки Валентин сразу выложил на стол. Потом порылся в чемодане и осторожно достал из-под белья полиэтиленовый мешок, в котором пересыпалось что-то желто-черное.
- Привет от Леонида, - сказал в ответ на Аннин изумленный взгляд. - Песок пустыни. С места погребения.
Это значило, что Леня точно скончался. И Анна впервые за все время заплакала по-настоящему, как положено оплакивать мертвого, всхлипывая и причитая. К тому же понимала: Валентин одобрит, и, причитая, искоса на него посматривала.
- Ой, Леня, Ленечка, и куда же тебя понесло умирать? Лежишь один в песке, как дикарь, ни могилки, ни креста, ни оградки!
- Не в песке, а в... специально отведенном месте! - оборвал ее вопли муж. - И не один. Посетителей полно, целые автобусы. С Европы и Японии. Ну, кончай реветь! Садись, расскажу подробно.
До поздней ночи, обомлев, слушала Анна необыкновенный и удивительный рассказ о том, как Валентин прилетел с туристской группой в египетскую столицу город Каир, какой сухой и горячий там воздух, а дышится легко. Как поселили их в роскошной гостинице - даже туалет свой с душем. И как в первую ночь Валентин не мог заснуть, за окном допоздна шумели иномарки - вот тебе и отсталая Африка. Только заснул, они загремели опять. Вышел на балкон, поглядел на дома, на желтую реку Нил, на арабов в балахонах, и так вдруг жутко стало; надо это - куда забрался! В какую глушь!
Но раздумывать было некогда - накормили в ресторане и повезли на экскурсию, прямо в пустыню, к пирамиде фараона Хеопса. Пирамида громадная, сколько бы ни представлял - такой не представишь. С три Исаакиевских собора, выстроена рабами вручную, камень к камню притерт, а камни тонны по три. И ведь безо всякой подъемной техники! Пока ждали у подножия очереди войти внутрь, Валентин осмотрелся, увидел арабов с верблюдами - за доллар можно сфотографироваться на животном. Верблюд ложится, влезаешь ему на горб, и он встает по команде хозяина.
Но экскурсовод предупредила настрого: на верблюдов не влезать, если не хотите заплатить по пятерке дополнительно.
- Это как же? - возмутилась Анна.
- А вот так же! Влезешь за доллар - слезешь за пятерку. Сам не спрыгнешь, высоко, а он, горбач арабский, без команды ни в какую не ляжет. Хочешь, чтоб лег, гони пять зеленых.
- Что делают, паразиты!
- Туристский бизнес.
Валентин не собирался сниматься на верблюде. Тут экскурсовод еще добавила:
- Вообще прошу не отходить от группы. Опасно. Несколько лет назад один советский турист потерялся в пустыне. Залез, кстати, на верблюда, а тот его унес.
- Нашли? - загалдела группа.
- Нет, не нашли. Так и пропал.
Валентина как ударило. Только собрался все узнать как следует, позвали в пирамиду. А уж потом спросить было неудобно, экскурсовод все время в окружении туристов, отвечает на вопросы, где что покупать, почем здесь кожаные куртки, где брать обувь, парфюмерию и так далее. Один молодой турист из новых все интересовался про ночные бары. Валентин решил поговорить потом в спокойной обстановке. И вот уже в автобусе собрался с духом, начал издалека:
- А как у них здесь с преступностью? Бывают ли нападения на людей?
- В городе, конечно, бывают, - объяснила экскурсовод, - кстати, не рекомендую вечером ходить поодиночке, особенно в районе базара. Ну, - она улыбнулась, - а в пустыне, само собой, тихо. Никто на людей не нападает. По крайней мере, на живых. Другое дело - мертвые, на тех нападают.
Она показала рукой в сторону одной из пирамид, небольшой, метрах так в ста от шоссе: "Вон, видите пирамиду? Пять лет назад ее ограбили. Все унесли, убранство, золотые украшения. Даже мумию взяли. А потом попросили за нее выкуп. Миллион долларов".
- Миллион баксов?! - охнул парень, что спрашивал про ночные бары. - За вяленую? Неужели нашлись психи - платить?
- Нашлись, представьте. Каирский музей готов был заплатить выкуп. Но воров поймали, и тут оказалось, что никакой мумии у них нет. На самом деле они ее сразу бросили с перепугу, когда за ними гнались, а они бежали по пустыне.
- Ну, козлы! - возмутился любитель ночных баров, жуя резинку. - Наши небось? Российские?
- Местные. Они потом во всем признались, показали то место, где бросили мумию. Но тогда ничего так и не нашли. А в прошлом году - можете себе представить? - мумию случайно обнаружили археологи. Совсем недалеко, в трех, кажется, километрах от пирамиды Хеопса. И вовсе не в том направлении, что воры указали. Мумия, конечно, сильно пострадала в результате нарушения условий хранения, но ее все же поместили обратно в пирамиду.
- А посмотреть, извиняюсь, можно? На мумию? - спросил Валентин осипшим голосом - его аж жаром обдало.
Экскурсовод сказала, что по техническим причинам внутрь пирамиды пока экскурсантов не водят. Возможно, в будущем году...
Но Валентину и без осмотра все было ясно: Леня это. Точно. На такой жаре и в сухости за пять лет хоть кто превратится в мумию. Присыплет тебя песочком градусов под сто... Это он, Леня Цукерман, собственной, как говорят, персоной. Потому что, во-первых, больше там быть просто некому. У мумии, которую воры унесли, ног-рук, извиняюсь, нету, чтобы по песку черт-те куда приползти. А во-вторых, и Цукерману больше негде быть. Пропал около Хеопса, где-то в той стороне. Стало на жаре плохо, солнечный удар, свалился с верблюда. А там занесло песком - вот и не нашли. Да, видно, не больно и искали, работнички, вроде нас! А родная их мумия небось давным-давно в каком-нибудь Нью-Йорке. Или в Санта-Барбаре. Загнали за доллары, видал я их рожи!
Так говорил Валентин притихшей Анне.
- Леня не мучился, уверен. Между прочим, хорошая смерть, мгновенная. А для Цукермана - в особенности. Помер там, куда всю жизнь стремился.
Анна хотела возразить, что стремился бы лучше в семью, да что теперь...
Валентин рассказывал дальше. Как, вернувшись в гостиницу, притворился, что заболел, и остался в Каире. С гостиницей экскурсовод уладила, вся группа уехала дальше, а он остался. И все дни, все деньги потратил на то, чтобы ежедневно ездить к Ленькиной пирамиде. В первый раз нанял, дурак, такси - чуть без штанов не остался. Потом уже набрался опыта, утром приходил к музею, а оттуда экскурсионные автобусы один за другим едут к Хеопсу. Вот Валентин к ним и пристраивался. То к американцам, то к немцам, то еще к каким-то косоглазым.
- Да как же ты объяснялся-то с ними? - поразилась Анна. - Они ж по-русски не умеют.
- Нужда заставит, объяснишься. "Хинди - русси, бхай, бхай! Москва - Пекин! Ельцин! Перестройка!" Ничего, понимали. Водителю давал бакшиш, сувенир по-ихнему. А то и платил. Кабы не это, я б тебе купил кожаный пиджак, они там дешевые.
От пирамиды Хеопса Валентин шел прямо туда, к Леониду. Идти до него от шоссе минут сорок, это только из автобуса показалось, что близко. Вход закрыт, никаких работ не заметно. Мусор какой-то валялся, Валентин убрал. Ее бы, по делу-то, надо покрасить, пирамиду. В шаровый цвет. Да нечем было. В последний день купил цветов на рынке, привез. Туристы, конечно, ходят, но не часто. Да разве они цветок положат, жмотье немецкое! Постоял возле пирамиды, погладил каменный бок. Теплый, как живой. Потом вынул карандаш, огляделся - и написал сбоку: "Цукерман". Плохо получилось, бледно - да все же лучше, чем лежать в безымянной древней могиле.
- Надо было: "ЦУКАНОВ", - робко сказала Анна, - как в паспорте. Ты это... говорил там кому? Ну... про Леонида?
- Чтобы посчитали за ненормального? А и поверят, чего хорошего? Выкинут Леньку из пирамиды, и будь любезен. А так лежит, как фараон Хеопс. И еще лет восемьсот пролежит, а то и всю тысячу. Притом под охраной государства.

Согласитесь: невероятная история произошла с Леней Цукановым после смерти. Но, если вдуматься, ничего удивительного, наоборот, все закономерно: у него и жизнь была такая - родился в деревне, в Калининской области, а она превратилась назад в Тверскую; происхождение - из крестьян, сам крещеный, а звали почему-то Цукерманом, получилось, жил под чужим именем. И место после смерти занял чье-то чужое, какого-то фараона, вдобавок в чужой стране, на севере Африки.
И эта странная его мечта... Чужое имя, чужая могила... Да кто он был на самом-то деле, какой?
Спросите Анну, самого близкого ему человека, она только плечами пожмет. Пожмет-то пожмет, а на могилку они с Валентином собираются. Может, даже в следующем году - как денег накопят. Не дешево это, по Африкам разъезжать! Не пришлось бы продавать и Аннин участок, жалко только яблоню.
Анна с Валентином уже решили: когда поедут, обязательно возьмут с собой земли с огорода. Можно и семян прихватить, посеять хотя бы ноготки, Леня любил. Жара, конечно, сушь, а попробовать стоит. Цукерман был человек необыкновенный, может, что и взойдет?

1995

На страницу "Содержание"