Сергей Буранов

Пьеса в двух действиях

Действующие лица:

Санин Владимир Алексеевич — преподаватель института.

Санина Анна Михайловна — его жена.

Оля — их дочь.

Вернер — Олин муж.

Иоганн — сын Оли и Вернера.

Санина Наталья Владимировна — мать Владимира Алексеевича.

Леня — бывший сокурсник Оли.

Действие происходит в наше время, в наши дни, в нашей стране.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Петербург. Наше время. Середина октября. Трехкомнатная малогабаритная квартира. Осмотрим ее слева направо, как это делают сыщики при обыске, но не так бдительно. Не будем двигать мебель и шарить на книжных полках.
Ближе к авансцене — входная дверь. В крохотной прихожей вешалка и телефон на тумбочке. Из прихожей по левой стене, минуя дверь в ванную, можно попасть на кухню, где через дверной проем видны холодильник, край стола, окно с легкой занавеской. На подоконнике в горшке растет что-то зеленое.
Средняя комната — проходная. При необходимости ее можно использовать для торжественных приемов: в центре комнаты большой обеденный стол, стулья, в углу раздвижное кресло с торшером и журнальным столиком, полки с книгами.
В левом углу комнаты — закрытая дверь в дальнюю комнату.
Справа ближе к авансцене — третья комната, содержимое которой мы видим: это тахта, телевизор, письменный стол с лампой, полки с книгами.
В этой квартире живут двое: муж и жена. Раньше здесь было более многолюдно.
Вечер. Санин лежит на кушетке в правой комнате. Работает телевизор. Анна Михайловна на кухне.

 

Санин (кричит). Почему дикторы погоды такие тощие? Их что — не кормят? Ты слышишь?

Анна Михайловна (выходит из кухни с книгой в руке). Что ты говоришь? Ты хочешь чаю?

Санин. Не хочу я чай. Почему они такие тощие?

Анна Михайловна. Кто?

Санин. Дикторы погоды.

Анна Михайловна. Тебя это беспокоит?

Санин. Из чисто гуманных соображений.

Анна Михайловна. Успокойся. Вот послушай. (Читает.) “Подлинно, человек ходит подобно призраку: напрасно он суетится, собирает и не знает, кому достанется то”.

Санин. Меня автор этого мудрого изречения не может обвинить в том, что я много насобирал. Кто это?

Анна Михайловна. Царь Давид. 38-й псалом, 7-й стих.

Санин (констатируя). До рождества Христова. А уже соображали.

Анна Михайловна. Володя, можно я Оле позвоню?

Санин (видно, этот вопрос задавался уже много раз). Звони! Звони!!

Анна Михайловна. Будто это не твоя дочь...

Санин. От отцовства я не отказываюсь... если ты не внесешь коррективы.

Анна Михайловна (обиженно). От тебя, кроме хамства... (Уходит на кухню.)

Санин (вслед). Оля могла бы сама позвонить. Не бедствует. Не картошку на постном масле ест.

Анна Михайловна возвращается.

 

Анна Михайловна. Тебе завидно, что дочка хорошо живет?

Санин. Большей глупости за последнюю неделю ты не говорила.

Анна Михайловна. У меня есть своя пенсия! Позвоню на свою пенсию!

Санин. На полчаса твоей пенсии хватит... Для Оли минута 5 марок. Это ей — тьфу!

Анна Михайловна. Ей некогда звонить. У них другой ритм жизни. Она вертится, как белка в колесе.

Санин. У каждой белки есть родители. О них белки почему-то забывают. Осталось только колесо, на котором они укатили.

Анна Михайловна. Оля хотела остаться в Ленинграде.

Санин. Но Вернер сказал, что в ГДР лучше.

Анна Михайловна. Такое впечатление, что ты бы обрадовался, если бы нашей дочери там было хуже.

Санин. Да пусть хоть на Канарах живет круглый год, но если ей начихать на родителей...

Раздается междугородный телефонный звонок. Родители застыли.
Санин первый приходит в себя, бросается к телефону, хватает трубку.

Да! Да!.. Это я... Даю маму! (Анне Михайловне.) Иди. Оля.

Анна Михайловна. Какая еще Оля?

Санин. Наша немецкая Оля.

Анна Михайловна (бросается к телефону). Оля, Оля, Оленька!

ЗАТЕМНЕНИЕ

Картина вторая

Квартира Саниных, какой она была лет 17–18 назад. Чуть более светлые обои. Другие вещи на вешалке, нет кресла и одной книжной полки, другие шторы на окне в средней комнате.
Из кухни выбегает Оля. На ней джинсы, куртка.

 

Оля (кричит). Мама! Мама!

Из правой комнаты выходит Анна Михайловна. На ней поверх изящного костюма надет домашний халатик.

 

Анна Михайловна. Что ты кричишь? На пять минут забежала с обеда отдохнуть.

Оля. Папа опять пил из моей кружки!

Анна Михайловна (в сторону правой комнаты). Володя, зачем ты пьешь из ее кружки?

Санин (выглядывает из правой комнаты, он в очках, с книгой в руке). Подумаешь! Зашел на кухню, чай в кружке. Пока свою доставать, наливать, сахар размешивать...

Оля (Анне Михайловне.) Ты видишь? Он опять будет пить из моей кружки!

Из закрытой комнаты вышла Наталья Владимировна.

 

Наталья Владимировна. Оленька, что случилось?

Анна Михайловна. Наталья Владимировна, мы сами разберемся.

Наталья Владимировна обиженно уходит к себе.

 

Анна Михайловна. Володя, почему стоит мне о чем-нибудь заговорить с Олей, твоя мама моментально старается принять участие.

Санин. А ты гони ее взашей.

Анна Михайловна. Я говорю серьезно, а ты юродствуешь.

Санин. Я скажу маме, чтобы она не высовывалась.

Санин уходит в правую комнату.

 

Оля. Мам, ты мне английский перевела?

Анна Михайловна (быстро собирается на работу: снимает халатик, надевает уличные туфли). С чего ты взяла, что я буду делать перевод?

Оля. Кто у нас переводчик: ты или я?

Анна Михайловна. Совсем обнаглела! (Направляется к двери.)

Санин. Когда домой придешь?

Анна Михайловна. На заводе делегация. Может быть, задержусь.

Санин. К утру будешь?

Анна Михайловна. Чтобы я еще хоть раз пришла домой на обеденный перерыв!

Уходит. Санин возвращается в правую комнату.

 

Оля (зовет). Бабушка! Бабушка!

Из своей комнаты выходит Наталья Владимировна.

 

Наталья Владимировна. Что, Оля? Мама ушла?

Оля. Ушла, ушла. Не бойся. Так приходится унижаться из-за этого английского.

Наталья Владимировна (робко). Может, ты сама...

Оля. И ты меня воспитывать?! (Мечтательно.) Вот была бы ты из дворянской семьи, знала бы три языка, не считая русского. А то вкалывала, как чукча.

Наталья Владимировна (скромно, не споря). У меня была хорошая работа.

Оля. Подумаешь! Редактор документальной студии.

Наталья Владимировна поворачивается, чтобы уйти в свою комнату.

 

Стой! Редактирование — самый важный творческий процесс! (Берет с телефонной тумбочки папку, отдает ее бабушке.) Отдай папе, скажи так ненавязчиво, что надо к среде.

Наталья Владимировна (машинально раскрывает папку). Что это?

Оля. Что ты смотришь? Все равно не рубишь в электронике. Вот если бы я училась в Литературном институте, ты писала бы мне трактаты о Чехове.

Наталья Владимировна. Папа готовится к лекции.

Оля. Сколько можно готовиться?! Двадцать лет преподает и все готовится. Нам, оболтусам, что ни скажи, мы только ушами хлопаем.

Наталья Владимировна. Попроси сама.

Оля. Ты хочешь, чтобы я снова унижалась?

Из правой комнаты выходит с портфелем Санин. Он ставит портфель у входной двери и возвращается к себе в комнату.

 

Бабушка, у тебя такой хороший, послушный сын. В конце концов, чей он сын — твой или мой?

Возвращается Санин. Он в костюме, снимает тапочки, надевает уличные туфли.

Папа! Хочешь пить из моей кружки?

Санин (застыл на месте). Что это ты?

Оля (беззаботно). Пожалуйста! Пей из моей кружки.

Санин. Мама, я в институт.

Наталья Владимировна. Володенька, ты же рубаху не надел!

Санин растерянно снимает пиджак, демонстрируя нательную рубаху.

Оля. Ну, папа, такого у нас в институте еще не было! (Бросается в правую комнату и возвращается с рубахой. Жестикулирует бабушке по поводу электроники.)

Санин выходит надеть рубашку.

 

Ну что ты молчала, как рыба! Сама будешь делать электронику!

Из кухни в прихожую выходит Анна Михайловна. Она переоделась и готова отправиться на работу. К ней с текстом для перевода спешит Оля.

 

Мама! Ты переведешь мне текст? Здесь немного... Хочешь — зайчиком попрыгаю.

Анна Михайловна. И не подумаю.

Громкая музыка по телевизору.

 

Нет, это рехнуться можно! (Входит в среднюю комнату.) Наталья Владимировна! Сделайте потише телевизор. (Замечает у Натальи Владимировны папку с заданием по электронике.) Это что такое?! Оля! Выключи телевизор!

Оля выключает телевизор.

 

Володя!

Из правой комнаты появляется Владимир Алексеевич.

 

Наталья Владимировна, я просила вас, и Володя просил не заниматься Олиным воспитанием.

Наталья Владимировна (робко). Я, Аня...

Оля. Молчи, бабушка! Интересно, мама, как это к тебе попало мое задание по электронике, по моему самому любимому предмету? Свидетели говорят, что ты отняла его у беззащитной старушки.

Анна Михайловна (Санину). Нет, ты видишь? Ты видишь?

Оля (забирает папку у растерянной Анны Михайловны). Мне надоело мое бесправное положение в этом доме!

Анна Михайловна. На перевод английского можешь не рассчитывать. Я надеюсь, у папы такое же мнение по электронике.

Санин разводит руками: дескать, я подневольный.

 

Оля. Без вас обойдусь!

Анна Михайловна. Самостоятельность — это хорошо. Если это закончится лишением стипендии — это можно пережить. Но если тебя, как слабоумную, выгонят из института... папе будет неприятно.

Оля. И английский сама сдам!

Анна Михайловна (подозрительно, Санину). Может быть, у нее появился “переводчик” с английского? Хотя на ее дискотеках, где только дрыгают ногами, это маловероятно.

Оля. И появился. И знает английский лучше тебя.

Анна Михайловна (саркастически). Иностранец? Прямо из Лондона?

Оля. Натурально. Иностранец. Вечером к нам придет.

Анна Михайловна. Как к нам придет иностранец? Ты соображаешь, что говоришь?

Оля. А что такого?

Анна Михайловна. К нам в дом иностранец?!

Оля. Он аспирант на нашей кафедре.

Анна Михайловна. При чем здесь аспирант? Я же переводчик на оборонном предприятии.

Оля. Я ему сказала. Он говорит, у нас все оборонное.

Анна Михайловна. Она ему сказала! Володя, ты слышишь?! Она ему сказала. Может быть, ты сказала, какая у меня форма секретности?

Оля. Я не знаю. Какая?

Анна Михайловна. Мало тебя в детстве драли.

Оля. Пожалуйста.

Подходит по очереди к Санину, Анне Михайловне, подставляя попку. По инерции подходит с тем же предложением к бабушке. Опомнилась.

 

Тебе не надо.

Санин. Аня, может быть, ты зря принимаешь это так близко к сердцу?

Анна Михайловна. Зря?! Да меня по парткомам затаскают!

Оля. Ты же беспартийная.

Анна Михайловна. Господи! Прости эту дуру. У нас все решают парткомы.

Оля. Почему? Сейчас культа личности нет, Сталина нет, Берии нет.

Санин. Есть культ партийного аппарата.

Анна Михайловна. Чему только тебя учили в институте?

Оля. На политэкономии говорят, что все принадлежит народу.

Анна Михайловна. Нет, вы послушайте эту идиотку! У тебя, кроме драных джинсов и берета на пустой голове, ничего нет.

Оля. А квартира?

Анна Михайловна. Нас выселят в пять минут.

Санин. И квартира твоя будет на Соловках.

Анна Михайловна. Это Солженицына выселили из Союза. А тебя выселят в Магадан, Воркуту, Норильск.

Оля (гордо). Велика родина! (Запела.) “Раньше думай о Родине, а потом о себе”.

Анна Михайловна. Она спятила.

Наталья Владимировна. Может быть, мальчик хороший?

Анна Михайловна (холодно). Простите, Наталья Владимировна, но вам, к моему большому сожалению, хорошо знакома формулировка “за связь с иностранцами”.

Санин. Вечно ты... вмешиваешься не в свои дела!

Анна Михайловна. Ну, хорошо... Хотя ничего хорошего в этом нет. Но только бы не немец! Только бы не немец!

Оля. Он самурай. Настоящий самурай! Подходит?

Анна Михайловна (бормочет). Только бы не немец...

Наталья Владимировна. Почему не немец?

Анна Михайловна (взорвалась). У вас в блокаду мало погибло?! Мало? Я своих не забыла. Володя! Не могу я с твоей мамой разговаривать.

Уходит в свою комнату. За ней, пытаясь как-то успокоить, идет Санин. Наталья Владимировна, плача, уходит к себе.

 

Оля (бодро). Пойду, яблоко возьму.

Исчезает на кухне. Раздается робкий звонок в дверь. Через некоторое время звонок повторяется. Из своей комнаты выглядывает Наталья Владимировна. Из кухни показывается Оля.

 

Наталья Владимировна. Кто-то звонил?

Оля. Никого. (Снова короткий звонок.) Ой!

Бросается открывать дверь. Входит Вернер. Одет очень легко. В руке большая продолговатая сумка. Вернер скован.

 

Привет! Закрыл клуб?

Вернер (смотрит то на Олю, то на Наталью Владимировну). Закрыл.

Оля. Бабушка, это Вернер.

Наталья Владимировна. Здравствуйте.

Вернер несколько раз молча кланяется.

 

Оля. Снимай ботинки. Вот тебе тапки. У нас на этот счет строго.

Из своей комнаты выходят Санин и Анна Михайловна.

 

Вернер, я круглая сирота. А это мои папа и мама. Папу зовут Владимир Алексеевич, а маму — Анна Михайловна. Русские. Папа — доцент, а про маму я тебе ничего не скажу. Пусть пытают. Дорогие родители, это — Вернер.

Санин, Анна Михайловна. Здравствуйте, Вернер.

Оля. Вернер, что у тебя в сумке? Посылка из Германии?

Анна Михайловна роняет чашку.

 

Вернер. Совсем не посылка.

Анна Михайловна. И что же мы... будем делать?

Оля. Как что? Сушить сухари!

Увлекает родителей в правую комнату.

 

Наталья Владимировна. А что у вас в сумке?

Вернер торопливо раскрывает сумку и достает в жестком футляре скрипку.

 

Вы наденьте тапочки! Что вы в носках? Что это у вас?

Вернер. Это скрипка.

Наталья Владимировна. Почему она в сумке?

Вернер. Удобно чтобы носить. Можно сделать на плечо.

Наталья Владимировна. Наверно, хорошая скрипка?

Вернер. Она совсем старая. Не такая, что дорогая. Она не дорогая. Мой отец в двадцатые годы, это больше, чем 60 лет обратно. Он был мальчик. После Первой мировой войны. Германия была совсем бедная. Он ходил в Дании, Голландии и играл на скрипке. У нас нельзя просить, чтобы есть. Надо сделать какую-нибудь работу.

Наталья Владимировна. Идемте, попьем чаю.

Вернер. Можно одну маленькую чашечку?

Уходят на кухню.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Картина третья

Снова наше время. Анна Михайловна продолжает телефонный разговор.

 

Анна Михайловна. Да! Да!! Это я, Оленька! Как у вас? У нас все хорошо!.. Все хорошо!.. Да! Очень хорошо!.. Нет! Нет! Ничего не надо!.. У нас все есть! Какая гуманитарная помощь?.. Все есть!.. Папе осенние ботинки... Ноги мокрые... Нет! Нет!

Санин. Ты еще скажи на всю Европу, что носки драные.

Анна Михайловна. Ему на размер больше. У меня все есть... Печеночный чай. Целую. (Опускает трубку на рычаг. Держит гордую паузу.)

Санин. Ну, что у них там?

Анна Михайловна. У них билеты на 20-е число!

Санин. Какие билеты?

Анна Михайловна. Бог меня услышал! Бог меня услышал!

Санин. Подожди. О Боге чуть позже. Какие у них билеты?

Анна Михайловна. Они все едут. На конференцию. И Иоганна берут. У него каникулы. Бог меня услышал!

Санин (хочет поворчать). А ботинки я могу сам купить.

Анна Михайловна. На твою зарплату можно купить один ботинок. И без шнурка!

Санин. Хорошо хоть вообще платят.

Анна Михайловна. Я тебя очень прошу: давай наших хорошо встретим. Я что-нибудь вкусненькое приготовлю, шампанское купим.

Санин. Что я буду выпендриваться? Пусть видят, как мы живем.

Анна Михайловна. Они знают, что нам трудно. Ну, давай постараемся чуть-чуть.

Санин. Приукрасим?

Анна Михайловна. Ты же знаешь русскую пословицу: все, что в печи, — на стол мечи.

Санин. Ну, мечи, что в печи. Что там у тебя? Каша?

Анна Михайловна. Ты слишком буквально все понимаешь. Это значит — надо постараться.

Санин. Ты же знаешь, где у нас лежат деньги.

Анна Михайловна. Но их там мало.

Санин. Уже не лежат?

Анна Михайловна. Займи у кого-нибудь на работе.

Санин. На работе? У преподавателей? У церковных крыс денег больше.

Анна Михайловна. Что делать? Что делать?

Санин. Молиться.

Анна Михайловна (чуть не плача). Твои шуточки!..

Санин. Какие могут быть шуточки о деньгах? Это дело серьезное. Где взять деньги? Вечный вопрос. Торговать? Нечем и не умею. Ограбить банк? Боюсь. Остается только молиться Богу.

Анна Михайловна. Ты правда веришь в Бога?

Санин. Ну не правительству же верить! Бог хотя бы ничего не обещает. (Обнимает расстроенную жену.) Ну, ну, все будет хорошо. Бог не оставит нас. Мы не грешили.

Анна Михайловна. Безгрешных нет.

Санин. Хорошо, хорошо, согласен. Грешил. В пост я съел кусочек колбасы. Во-первых, я шел на лекцию и хотел есть, а, во-вторых, колбаса через день могла испортиться. Студентов на лекции я не ругал. Потом они сдавали экзамены. Одному парню я поставил “три”, хотя он явно не тянул. Та же история была с девицей.

Анна Михайловна. Девице ставь двойку...

Санин. Аннушка, это же заочники. Для них ходить на занятия — это уже подвиг. Если они отличают усилитель от выпрямителя — уже хорошо.

Анна Михайловна. Ты такой добрый. Почему ты не министр?

Санин. Поэтому и не министр. Ты сегодня такая... пухленькая. У тебя совершенно идеальная фигура.

Анна Михайловна. На прошлой неделе ты говорил, что я тощая и у меня идеальная фигура.

Санин. Мой вкус меняется вместе с твоей фигурой.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Картина четвертая

В квартиру с лестничной площадки входит Анна Михайловна и, посторонившись, пропускает в прихожую всю компанию: Олю, Вернера, Иоганна и Санина. На дворе осень, и все одеты соответственно: на Оле и Вернере добротные немецкие вещи, на Иоганне спортивно-военная куртка, брюки, кепка с длинным козырьком. За плечами рюкзак, похожий на военный ранец. Санин одет попроще. Все несут объемистые дорожные сумки с авиационными бирками.

 

Анна Михайловна. Вот вы и дома!

Вернер (отрывает авиационные бирки, говорит с небольшим акцентом). Через весь город с такой рекламой! Едут иностранцы!

Санин. Что ты переживаешь? У нас Северная столица, а не Северный Кавказ.

Вернер. У нас передавали, иностранец садится в такси в аэропорту и с концами. Или прямо на лестнице дома...

Санин (выглянув на лестничную площадку). Все спокойно. Слежки нет.

Оля. У тебя, папа, шуточки...

Анна Михайловна. Но лучше Иоганна одного никуда не отпускать.

Санин (Иоганну). Что, солдат вермахта, попался? Не горюй, проходи в свой дом.

Иоганн обиженно дернулся, но остался на месте.

 

Оля (достает из сумки вещи). Мама, это тебе.

Анна Михайловна радостно берет “это” и прикладывает к плечам, примеряя.

 

Папа, тебе ботинки.

Санин (пытается скрыть удовольствие). Ну, это... совершенно зря.

Анна Михайловна. Оленька, я достала твои старые игрушки. (Показывает на журнальном столике.) Буратино, Мальвина, Карабас-Барабас, зайчик.

Оля (разбирая сумку). Мама, какие сейчас зайчики? Сейчас такое время, что везде одни...

Санин. Карабасы-Барабасы.

Оля (достает из сумки пакеты). Это на кухню.

Анна Михайловна. Что это?

Оля. Кофе, перец, приправы.

Оля и Анна Михайловна с пакетами уходят на кухню.

 

Вернер (роется в сумке). Где моя папка? Оля! Где мои бумаги? (Достает папку.) Вот она.

Санин. Располагайтесь в той комнате. (Жест в сторону правой комнаты.)

Вернер с папкой и сумкой уходит. Санин подходит к Иоганну.

 

Ну, что, солдатик, так и будешь стоять? Может, ты русский язык забыл?

Иоганн. Почему вы говорите, что я солдат вермахта?

Санин (выкручивается). Да у тебя... ранец какой-то... такой. А что ты мне на “вы” говоришь? Я все-таки твой дед. Снимай ранец, солдатские сапоги.

Иоганн покорно выполняет.

 

Вот тебе тапки. Ого! У тебя лапа почти как у меня. А помнишь, мы в Разливе катались на резиновой лодке?

Иоганн. Ты, меня, деда, чуть не утопил.

Санин. А вот это вспоминать не надо... Да и там было мелко.

Иоганн. Да, мелко. А почему ты меня не сразу вытащил?

Санин. А зачем ты пошел на дно? Я тебя только по пузырям нашел. (Подводит Иоганна к журнальному столику с игрушками. Берет зайца за уши.) Этому зайцу, наверно, тридцать лет. А он такой же молоденький. Он хранит на себе взгляды, прикосновения твоей мамы. Она укладывала зайца спать. Все это было. А вот твоя машинка. Она немного кривая. Колеса разные.

Иоганн. Ты сам ее делал.

Санин (с восторгом). Ты помнишь?! Знаешь, я буду звать тебя Ваня. Хорошо?

Иоганн. Хорошо.

Санин. Я всегда верил в тебя, хоть ты и солдат вермахта.

Иоганн. Я не солдат вермахта.

Из кухни с латкой, подставкой, тарелками, вилками и т. п. возвращаются Анна Михайловна и Оля.

 

Оля (продолжая разговор). ...купили новую спальню: кровать, тумбочки, шкаф.

Санин. А чем старая плоха? Она же у вас всего пять лет.

Оля. Не всего, а уже! Папа! В Европе совершенно другие критерии, другие нормы!

Входит Вернер. Он переоделся в домашнее. Анна Михайловна и Оля накрывают на стол.

 

Вернер (солидно). Да, в Европе иначе, чем здесь.

Санин. А куда старую мебель дели?

Анна Михайловна (помогает Оле). Вынесли на улицу к бачкам. Бомжам пригодится.

Оля. Мама! Это же Европа! Там нет бомжей.

Анна Михайловна (мирно). Ну и хорошо, что нет бомжей. Садитесь за стол. Иоганн, иди сюда.

Все занимают места за столом.

 

Оля. Чтобы вывезти старую мебель, мы еще заплатили пятьдесят марок.

Санин. Нет на вас Октябрьской революции!

Иоганн (после общей паузы). Мама, почему деда говорит, что на нас нет Октябрьской революции?

Оля. Деда хочет, чтобы все спали на драных кроватях.

Иоганн. А почему здесь Октябрьская революция?

Оля. Это ты у деда спроси.

Анна Михайловна. Оленька, можно я тебе еще положу? (Пользуясь молчанием, подкладывает Оле.) Володя, ты тоже ешь.

Санин. Ем я, ем!

Иоганн что-то тихо говорит маме.

 

Что, Ваня?

Иоганн. Нож можно?

Санин (показывает “общий” нож на столе). А это что?

Оля. Иоганн пользуется ножом и вилкой одновременно.

Санин (с деланным удивлением). То есть руками котлеты не хватает?! Ну, хорошо. Если у тебя, Ваня, в правой руке нож, а в левой вилка, чем же ты насадишь котлету на вилку?

Оля (растерянному Иоганну). Деда шутит.

Санин. Да! Глупый у тебя дед, Ваня!

Оля. Этого никто не говорит.

Анна Михайловна. Дорогие мои, хорошие. Что вы спорите? Вы у себя дома. Все хорошо. Иоганн, тебе положить еще?

Иоганн. Можно... немного?

Анна Михайловна. Как я рада, что тебе нравится.

Иоганн. Как это... называется?

Анна Михайловна. Это голубцы.

Вернер. И я возьму одного голубца.

Анна Михайловна. Вы дома такие готовите?

Оля. Мама! Откуда у меня время? В семь я уже на работе. Весь день за компьютером — тоже не курорт Вальд ам Зее. Потом бегу на французский.

Анна Михайловна. А кто же у вас каждый день ходит в магазин? Хлеб, молоко, масло...

Оля. Боже мой, мама! У нас каждый день никто не ходит в магазин. У нас все продукты длительного хранения. Мы с Вернером по субботам ездим на машине в супермаркет. В воскресенье магазины вообще не работают.

Санин. Живут же люди.

Оля. По воскресеньям мы ездим обедать в Чехию. Там низкие цены и хорошо готовят.

Вернер. Очень выгодно даже с учетом расхода на бензин. От Дрездена двадцать семь километров.

Анна Михайловна. А Иоганн... тоже с вами?

Оля. Да! В багажнике!.. Что за вопрос? Конечно, с нами. Если не идет с товарищами в бассейн.

Анна Михайловна. Оленька, ты сама хорошо готовишь...

Вернер. Да! Она на день рождения сделала эти... как их? С кислой капустой...

Анна Михайловна. Щи.

Вернер. Да! Да! Немцев было за уши не оттащить. Они даже про пиво забыли.

Иоганн. А в ресторане удобнее. Посуду мыть не надо.

Санин. Я в рестораны принципиально не хожу. Не люблю. Ведь что самое вкусное? Подливка! Разве я могу в ресторане вот так! (Выпивает из своей тарелки подливку). Самый смак!

Вернер. И я так же. (Выпивает подливку.)

Оля. Вернер!

Вернер. Владимир Алексеевич пьет и мне можно!

Иоганн. И я буду. (Пьет подливку.).

Оля. Бедлам какой-то!

Санин. Не бедлам, а полное раскрепощение личности.

Оля. Еще хрюкать начните.

Санин. Ваня, ты видишь, как твоя мама разговаривает со своим отцом, с твоим дедом.

Анна Михайловна. Давайте пить чай. Я быстро уберу посуду. Оленька, помоги мне.

Иоганн. Я — тоже.

Анна Михайловна, Оля и Иоганн с посудой уходят на кухню.

 

Санин. Я понимаю и признаю: немцы — народ организованный, рациональный. Это хорошо. Но у Иоганна половина русской крови. А что в характере? Он компанейский, добрый?

Вернер. Он добрый?! Как у вас говорят, у него зимой снега не выпросишь. Ехали из Дрездена в Берлин, попросил у него двадцать марок. Не хотел кредитную карту доставать. Так он не дал!

Санин. Может, у него не было такой суммы?

Вернер. У него не было? Он накопил знаете сколько?

Санин. Сколько?

Вернер. Я сам не знаю. Говорит — коммерческая тайна. Мы заключили договор — за единицу я плачу ему одну марку.

Санин. А за пятерку — пять?

Вернер. Нет, у нас наоборот. Самая высокая оценка — единица. А пятерка как у вас двойка.

Из кухни с чайными приборами возвращаются Анна Михайловна, Оля и Иоганн. Накрывают на стол.

 

Он ходит на русский язык, получает единицы и требует деньги.

Санин. А что же здесь несправедливого?

Оля. В ГДР в школах учили русский язык. Когда Германия объединилась, русский стал факультативом. Хочешь — учи, не хочешь — не учи.

Вернер. Да! Иоганн знает русский с рождения и получает одни единицы. Я не обязан платить за факультатив.

Иоганн (упрямо). В договоре не сказано, факультатив это или нет.

Вернер. Видали! Видали! Взял за горло. Если бы еще преподаватель был настоящий. А то этот — самоучка.

Иоганн. Учитель Фогель имеет диплом.

Вернер. Окончил какие-то курсы при Хонеккере в ГДР.

Иоганн. Учитель Фогель знает наизусть Пушкина и Лермонтова. И про Ленинград знает больше тебя, хотя ты здесь учился. Он рассказывал, Исаакиевский собор строили сорок лет. С 1818 года. Проектировал Монферран. Высота собора 101,52 метра.

Вернер. У этого Фогеля крыша поехала из-за своего отца.

Санин. Архитектора?

Вернер (ехидно). Да! Архитектора! Он Исаакиевский собор видел только в бинокль с Пулковских высот в 43-м году! Он с моим отцом воевал под Ленинградом.

Оля. Это вспоминать не обязательно, тем более при Иоганне.

Анна Михайловна. Боже мой! Боже мой! Как изломаны судьбы!

Иоганн. Я все знаю. Потом мой дед и отец Фогеля были в плену. Потом Фогель приехал в Ленинград.

Вернер. И у него поехала крыша. Он просил прощения у Исаакиевского собора. А отец говорил по секрету, что когда они поднялись наверх собора, отцу показалось, что Фогель хотел сигануть вниз.

Анна Михайловна. Иоганн, Вернер, берите клюкву. Она перетерта с сахаром. В ней все витамины остались.

Вернер. Вкусно!

Санин. Главное — натурально: без Хенкеля и Фарбониндустри.

Анна Михайловна. Иоганн, тебе нравится?

Иоганн. Очень!

Анна Михайловна. Ты на булку не намазывай. Ты по-русски — ложкой ешь. Я вам с собой банку клюквы положу. Приезжали бы хоть раз в год.

Вернер. С начала перестройки стало опасно. Один криминал.

Санин. Приезжайте в бронежилетах.

Оля. У вас какая-то странная тема.

Анна Михайловна. Все во власти Бога. Оля, вы с Иоганном ходите в церковь?

Оля. Мама, ну откуда у нас время ходить в церковь?

Анна Михайловна. Как же без церкви. Один Бог дает душевный покой. Без его согласия волос не упадет с головы.

Санин. Как же Бог допустил перестройку?

Анна Михайловна. Люди согрешили.

Санин. Народ не грешил. Коммунисты согрешили. Что же Бог всех под одну гребенку?

Анна Михайловна. Володя, Вернеру и Оле это совершенно не интересно.

Санин (бубнит). Церковники всегда затыкали рот оппонентам.

Анна Михайловна. Оленька, ты с Вернером располагайся в той комнате. (Жест в сторону правой комнаты.) Там хорошая кушетка.

Санин. Хоть старая.

Анна Михайловна. Мы с папой в этой комнате. (Жест в сторону закрытой.) Иоганна мы возьмем к себе.

Санин. А я предлагаю Ване разбить походный лагерь здесь! Поставим палатку.

Вернер. Какую палатку?

Оля. Папа говорит в переносном смысле.

Вернер. Я Владимира Алексеевича еще не раскусил.

Санин. Не надо меня кусать. Иоганн, давай разведем здесь костер, чтобы не напали волки. Согласен?

Иоганн. Согласен.

Санин. Тогда, Ваня, бери посуду и тащи ее на кухню.

Анна Михайловна. Вы не знаете, что куда. Я сама.

Анна Михайловна, Санин и Иоганн уносят посуду на кухню.

 

Оля (кричит в сторону кухни). Мама! У тебя паспорт заграничный есть?

Голос Анны Михайловны. Есть.

Оля. Надо будет маме сделать приглашение.

Вернер. Конечно. Вернемся, сходим в полицию. Слушай, почему твой папа Иоганна называет Ваня?

Оля. Сам спроси.

Вернер. Сколько сейчас стоит билет на самолет?

Оля. Интерфлюгом — 350 долларов.

Из кухни за оставшейся посудой возвращается Санин.

 

Санин. Что вы считаете?

Вернер. Мы...

Оля (перебивая). Мы переводим марки в доллары.

Санин. А-а-а, это дело. Я сам иногда перевожу рубли в доллары. Знаете — интересное занятие. (С посудой уходит на кухню.)

Вернер. Можно лететь Аэрофлотом.

Оля. Тогда 250 долларов.

Вернер. Еще страховка долларов 50.

Оля. Смотря на сколько мама приедет.

Из кухни возвращаются Анна Михайловна и Иоганн.

 

Анна Михайловна (в сторону кухни). Володя, ну что ты там?

Появляется, оживленно поеживаясь, Санин. Видно, принял рюмочку.

 

Санин (бодро). Здесь я, здесь. Бегу за вами. Можно сказать, лечу.

Анна Михайловна (с подозрением). Смотри, далеко не улети. Оля, Иоганн, идемте, покажу, где белье.

Анна Михайловна, Оля и Иоганн уходят в правую комнату.

 

Вернер. Да-а-а, сделали перестройку. И пошла Россия по Европе с протянутой рукой. Знаете, сколько она сейчас Германии стоит?

Санин. Подожди, надо чайник выключить.

Выбегает на кухню. В комнату с постельным бельем входит Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. А где Владимир Алексеевич?

Вернер. На кухне.

Из кухни возвращается Санин.

 

Санин (принял рюмочку, врет). Я чайник выключил.

Анна Михайловна (с упреком). Володя...

Санин. Нервничаю, когда он о перестройке говорит.

Анна Михайловна (в закрытую комнату). Оленька, ты сама не найдешь. (Возвращается в закрытую комнату.)

Вернер. Германия инвестировала в Россию...

Санин. Подожди, Вернер. Ты парень жутко грамотный, а я на полный желудок экономические идеи не воспринимаю. Не в коня корм.

Вернер (поправляет). Не для коня.

Санин. Это выражение из древнерусского. Поэтому говорят “не в коня”. Вот если бы конь был ты... Вот ты голубцы ел?

Вернер. Ел.

Санин. А ниточки куда дел?

Вернер. Какие ниточки?

Санин. Каждый голубец завернут в капустный лист и для прочности завязан ниточкой.

Вернер (неуверенно). Я не заметил.

Санин. Во! А еще исследователь. У тебя ведь ниточки в животе.

Вернер. И что будет?

Санин. Тут вступают в силу законы статистики. Были случаи, рассказывала соседка по лестничной площадке, ниточка перевязывала кишочку.

Вернер. И что тогда?

Санин. Если “скорая” успеет... Сейчас, правда, такой бардак. У тебя страховка есть?

Вернер (совсем сник). Зачем?

Санин. Ну, чтобы доставить тебя в Германию.

Вернер. Вы шутите...

Санин. Главное, чтобы ниточка в животе не образовала петлю. Иначе — домой в ящике. Надо принять такую позу, чтобы ниточка была прямая.

Из правой комнаты выходит Иоганн с раскладушкой и постельным бельем, которое он складывает на кресло. Оля с пастой и зубной щеткой направляется в ванную.

 

Оля. Вернер, я постелила. (Уходит в ванную.)

Санин и Иоганн готовятся ко сну. Иоганн возится с раскладушкой. Вернер уходит в правую комнату.

 

Санин. Тебе, Ваня, как гостю, я уступаю кресло. Мне хватит раскладушки.

Иоганн. Деда, лучше я...

Санин. Не спорь! Ты раскладушку умеешь ставить?

Иоганн. У нас другая система. Здесь пружина...

Санин. Эх ты, система! Пружина здесь не нужна.

Иоганн. Тогда зачем здесь пружина?

Голос Оли. Вы сегодня ляжете спать?

Санин. Мы уже спим. (Тихо Иоганну.) У тебя чисто немецкая логика. Немецкая пружина должна пружинить, а российская пружина...

Иоганн потянул на себя раскладушку.

 

Ой!

Иоганн. Что, деда?

Санин. Ты прищемил мне палец!

Из закрытой комнаты выглядывает Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Володя, у вас все в порядке?

Иоганн (виновато). Я деду палец прищемил.

Санин (дует на палец). Все нормально.

Анна Михайловна. Бог с вами. (Крестит их и исчезает в своей комнате.)

Иоганн. Больно, деда?

Санин. Ерунда. Не переживай. Это все пружина виновата. (Читает мечтательно.) “Жили-были старик со старухой у самого синего моря”.

Иоганн. Это Пушкин. Я знаю. А учитель Фогель говорит, что у Пушкина неправильно. “Кот ходит по цепи кругом”, а надо “на цепи кругом”.

Санин (решительно). У Пушкина всегда все правильно! А на цепи пусть ходит сам учитель Фогель. (Мягко.) Понимаешь, Ваня, на цепи — это значит в неволе. А по цепи — это так, гуляет.

Санин и Иоганн постелили постели, но спать не хочется. Сели на раскладушку.

 

Я тебе знаешь что покажу?

Иоганн. Что, деда?

Санин (загадочно). Сейчас увидишь. (Быстро встает, идет к книжной полке и откуда-то из-за книг вытаскивает небольшой предмет и на ладони показывает Иоганну.) Во! Видал!

Иоганн (с интересом). Что это, деда?

Санин. Часы! Золотые! Настоящие!

Иоганн. Золотые???

Санин (доволен эффектом). А ты думал? Можешь попробовать на зуб.

Иоганн (смотрит на свои электронные часы, прикладывает золотые к уху). Идут? Показывают часы и минуты?

Санин. Ваня! Они показывают время! Не какие-то часы и минуты, как эти... ширпотребовские микросхемы. Это часы с пружинками и колесиками, которые цепляются друг за друга, потому что все взаимосвязано. Эта часы показывают время жизни поколений. Мне подарил их мой дед, а ему — его дед. Этот дед был офицером русской армии и воевал в Первую мировую войну. Почему-то опять с немцами. Что за совпадение? Вот царапина от осколка немецкого снаряда. Видишь?

Оля из ванной проходит в правую комнату. Оттуда слышен ее голос.

 

Голос Оли. Зачем ты задрал ноги на стену?

В ответ бормотание Вернера.

 

Голос ОЛИ. Кто тебе сказал?

Бормотание Вернера. Оля быстро входит в комнату.

 

Оля. Папа! Что ты сказал Вернеру? Почему он требует грелку и задрал ноги на стену?

Санин. Про грелку я ему ничего не говорил.

Оля. Мама!

На зов из закрытой комнаты в халате появляется Анна Михайловна.

 

Мама! Ты послушай, что выдумал папа!

Санин. Я высказал научную гипотезу. Всякая научная гипотеза имеет право на существование.

Оля (заглянув в правую комнату). Опусти ноги!

Санин (невинно). Теперь опасность миновала.

Анна Михайловна (испуганно). А что случилось?

Оля. Все! Давай спать. Рехнуться можно!

ЗАНАВЕС

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина пятая

Утро после приезда немцев. Из кухни слышен голос Иоганна.

Иоганн. Деда, кран в ванной не закрывается.

Санин. Крути сильнее.

В комнату входит Иоганн. В руке головка крана.

 

Иоганн. Вот, деда.

Санин. Ну, ты силен. Вода не течет?

Иоганн. Нет.

Санин. Тогда все в порядке.

В прихожую с улицы вбегает Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Успела. Чуть на службу не опоздала.

Иоганн. Баба, а ты еще работаешь?

Санин. Это церковная служба.

Иоганн уходит в правую комнату и возвращается с эспандером и ковриком.

 

Анна Михайловна (в сторону правой комнаты). Еще не вставали?

Санин. Уже шевелились.

Иоганн (показывая эспандер). Деда, можно я это возьму?

Санин. Где ты эту мочалку нашел? Бери, пока я добрый.

Иоганн. Бабушка, о чем в церкви говорят?

Санин. Краткий обзор древних исторических событий.

Анна Михайловна. Володя, я ведь не берусь рассуждать об электронике.

Санин. И правильно делаешь.

Анна Михайловна. Там говорят, что Бог сотворил небо и землю и все живые существа и что без воли Бога ни один волос с головы не упадет.

Иоганн. Как же он один за всеми людьми уследит?

Санин. Ну, это, Ваня, несложно. Если каждый человек может иметь свою страницу в Интернете. И все с помощью каких-то микросхем.

Анна Михайловна (довольна). Вот тебе, Иоганн, научное объяснение.

Иоганн. Значит Бог — это большой компьютер?

Из правой комнаты выходят Оля и Вернер. Одеты для деловых визитов.

 

Анна Михайловна. Доброе утро, Вернер. Доброе утро, Оля.

Оля, Вернер. Доброе утро.

Анна Михайловна. Куда вы так рано?

Оля. Вернер на конференцию.

Анна Михайловна. А завтрак?

Оля. Мы в кафе позавтракаем.

Иоганн. Мы у дяди Курта во Франкфурте утром ходили в кафе.

Санин. Вы в России, а не у дяди Курта.

Анна Михайловна. Я быстро сделаю. Вы кашу будете?

Немцы переглядываются. Анна Михайловна быстро снимает пальто и убегает на кухню. Кричит оттуда.

 

Геркулес будете? Он через 5 минут.

Оля. Мама! Мы не едим кашу!

Иоганн. А я хочу кашу!

Санин. Молодец, Ваня.

Вернер. Я, пожалуй, пойду к 12. К этому часу люди из физтеха подойдут. (Садится в кресло, раскрывает бумаги, читает.)

Оля. Папа, ты все время поддерживаешь Иоганна, а он сказал неправду.

Санин. Про кашу?

Оля. Про дядю Курта. Иоганн у него ни разу не был. Про кафе я ему сама рассказывала. Он к дяде Курту не хочет ехать, хотя дядя Курт обещал оплатить дорогу и подарить лазерный принтер.

Санин. Дорогая вещь. Порядка тысячи долларов. Богатый человек?

Оля. Он получает большую военную пенсию.

Санин. Надеюсь, не за Курскую дугу?

Оля. При чем здесь Курская дуга?

Из кухни с подносом, заставленным чашками чая и бутербродами, появляется Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. А моя знакомая отдыхала под Курском, говорит, там хорошие яблоки. Я пока сделала бутерброды. Если вы спешите...

Вернер машинально берет бутерброд, читая свои бумаги.

 

Оля. Вернер, скажи спасибо.

Анна Михайловна. Он сказал, сказал. Я пойду к себе. (Уходит).

Оля. Дяде Курту за 70 лет, а он сам приезжал за Иоганном, за мальчишкой. Говорит — Иоганн точная его копия в 33-м году.

Санин. Значит, рейхстаг не поджигал — молодой еще был.

Вернер (вскакивает). Я пошел! (Пьет на ходу чай, одевается в прихожей и выходит.)

Анна Михайловна. Вернер так много работает.

Оля. Там все так работают. Дядя Курт живет один. У него никого не осталось. Он очень любит Иоганна.

Санин. Он не в коммуналке живет?

Оля. У него хороший дом.

Санин. Надо будет навестить.

Оля. Я хочу сходить на выставку камней.

Санин. Каких камней?

Оля. В Мухинском училище выставка камней. Аквамарин, агат, горный хрусталь, тигровый глаз. В Германии они очень ценятся.

Иоганн. И я с тобой поеду.

Оля. Учти — будешь покупать на свои деньги.

Санин. Ну и порядочки у вас.

Оля. Лучше такие порядочки у нас, чем бардак, как у вас. Иоганн! Собирайся! Ждать не буду.

Выходит. Иоганн за ней.

 

Анна Михайловна (растерянно). Володя, а почему они не стали есть кашу?

Санин. Из-за дяди Курта.

Анна Михайловна. А кто такой дядя Курт, чтобы из-за него ругаться?

Санин. Немецкий военный пенсионер!

ЗАТЕМНЕНИЕ

Звонок в дверь. Санин открывает. Входит Леня. Ему уже за сорок, но для этого дома он всегда останется Леней.

 

Леня. Здравствуйте, Владимир Алексеевич.

Санин. Здравствуй, Леня. Давненько, давненько у нас не был.

Леня. Так... знаете. Жизнь такая. Опять же — перестройка. Да и не хочется с такой кислой внешностью показываться.

Санин. Ко мне можешь с любой внешностью приходить. Снимай куртку.

Леня. Так... снимать нечего. Там уже рубаха.

Санин. Ну, так проходи. Садись. (Выходит на кухню и возвращается с бутылкой водки и простой закуской.). Помянем маму.

Леня (погрустнел, съежился). Я поздно узнал, Владимир Алексеевич.

Санин. А никого не было. Одна старушка из типографии и соседка по лестничной площадке. Мама недолго болела. У нее был инсульт. Она последнее время не разговаривала. Только смотрела.

Леня. Оля приезжала?

Санин. Хотела приехать. Я сказал — не надо. Ну, давай выпьем. (Разливает. Не чокаясь, выпивают.) Ты закусывай, закусывай. Сам-то как?

Леня. Да так... Как все. А где Анна Михайловна?

Санин (кивок в закрытую комнату). Молится. Святая. Я — выпиваю, она — молится. Среднеарифметически — нормальная, положительная семья. Надеюсь по блату попасть в рай. Как на работе? Институт живет?

Леня. Стоит на месте.

Санин. Зарплату дают?

Леня. Иногда. Скоро пойдем на рельсы... Вот смешно будет видеть профессоров в очках и на рельсах. Умора.

Санин. Дома как?

Леня (душа горит). Дядя Володя, давайте еще по одной.

Санин. Конечно, Леня.

Разливает и, быстро чокнувшись, выпивают.

 

Леня (водка подействовала, спокойно). Дома нормально. Вы же знаете — Нина хороший математик. Ей повезло. Устроилась в жилконтору дворником. Машке в школе дают бесплатные завтраки как ребенку малообеспеченных родителей. Нина мне в жилконторе сделала протекцию: обещают взять водопроводчиком. Осталось освоить сливной бачок.

Санин. Что ты говоришь?! Ты в своем уме? Извини меня.

Леня. Что вы извиняетесь? Правительство не извиняется, а вы извиняетесь.

Санин. Нет, ты скажи — что творится в экономике? Почему программист должен чинить сливные бачки?

Леня. Дядя Володя, все просто, как апельсин. Налейте еще чуток. (Выпил, потянулся.) Жизнь хороша. Ведь главное в жизни не то, что происходит, а то, как человек к этому относится. Ну скажите: зачем эти компьютеры, дискеты, файлы, утилиты? Куда проще — нажал на ручку, потекла вода. (Неожиданно серьезно.) Нарушен основной закон экономики: зарплата должна соответствовать сделанной работе. А один гений подкинул идею: да! всем надо так... кроме начальства, которое и руководит производством. Они сами положили себе зарплату 4 тысячи баксов. А на остальных — они положили. Завод не работает, а начальство получает деньги. За что? Может быть, за то, чтобы не работал? Рабочие голодают, а директор строит виллу. Видите ли, у него закрытое АО. Тюрьма его закрытое АО.

Санин разливает остатки водки. Из закрытой комнаты выходит Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Здравствуй, Леня! Как я рада тебя видеть!

Леня. Здравствуйте, Анна Михайловна.

Анна Михайловна. Володя, что это у вас на столе?

Санин. Это? Пустая бутылка.

Анна Михайловна. А в рюмках что?

Санин. Аня, в кои веки зашел Леня...

Анна Михайловна. Я вам закуски принесу. (Уходит на кухню и возвращается с тарелочкой, на которой лежат ломтики колбасы.)

Санин. А я найти не мог.

Анна Михайловна. Я слышала, вы кого-то ругали, ругали. Не судите, да не судимы будете.

Санин. Христос воскрес.

Анна Михайловна. Леня, вы не слушайте Владимира Алексеевича. Он добрый, но...

Санин. Глупый.

Леня. Анна Михайловна, как же не судить, если 90% богатств России в руках 5% населения. Это же грабеж среди бела дня.

Анна Михайловна. Но ведь есть законы.

Леня. Анна Михайловна, надо различать законы биологические и людские. Биологические обязательны к исполнению. В них есть обратная связь. Если волк съест всех овец, он сдохнет сам, это ясно. В людских законах нет обратной связи. И чем выше начальник, тем он меньше отвечает за свои решения. Почему все рвутся во власть. Работать? Как бы не так.

Анна Михайловна. Ты, Леня, такие страшные вещи говоришь...

Леня. Власть — это безнаказанность, это деньги. А за ними — семья: жены, дети, зятья, дядья. Дом — на жену, офис — на сына, завод — на тещу. Вот и тещи пригодились! А ведь нужен всего один закон — зарплата за полезный труд.

Санин. А что будет критерием полезного труда? Где критерий?

Леня. Уровень жизни народа. Пусть депутаты, министры, президент получают 10, 20, 100 средних зарплат. Ведь они — чиновники, нанятые народом. Так почему они придумали себе другой закон? Это что? Воры в законе? Откуда вообще взялись богатые? Они открыли новые законы физики? Написали гениальные романы? Построили дворцы?

Санин. Себе — построили.

Леня. Откуда миллионы долларов у этого... толстенького из Газпрома? Или у этого... как его... рыжего из РАО ЕЭС? Они ведь ничего не производят. Они только делят. То, что добыли другие.

Анна Михайловна. Леня, ведь сейчас малоимущим и пенсионерам есть льготы.

Леня. Какие льготы? Пусть платят заработанную пенсию, и не надо льгот. А то украдут на 100, дадут на рубль и называют льготами.

Анна Михайловна. Ой, я заговорилась с вами. Надо обед ставить. Ты пообедаешь с нами, Леня?

Леня. Я спешу.

Анна Михайловна. Ну, как хочешь, Леня. (Выходит на кухню.)

Санин. Что ты себя хоронишь? Ты же отличный программист. В компьютерах, как бог. Русские программисты во всем мире на вес золота. Что, у тебя нет хорошей программы продать?

Леня. Продать-то есть что. Да не всякому можно продавать. Сейчас хакеров — взломщиков компьютеров — развелось, как нерезаных собак.

Санин. А если на конференцию по информатике? Вернер на нее приехал.

Леня. Они что — приехали???

Санин. Вчера.

Леня. И Оля?

Санин. И Оля, и Ваня с ними.

Леня. И как... они?

Санин. Нормально.

Леня. Ой, дядя Володя, мне надо бежать.

С сумкой в руке в прихожую входит Оля и Иоганн.

 

Оля. ...ничего не дорого. В Германии такие камни в пять раз дороже. (Замечает Лёню, радостно.) Леня! Привет! (Идет к Лене, они целуются.) Хорошо, что ты зашел.

Леня. Привет, Оля, а я уже ухожу.

Оля. А ты ничуть не изменился.

Леня. Ага, и куртка та же.

Оля. Иоганн, поздоровайся с дядей Лёней.

Иоганн. Здравствуйте.

Леня. Привет, Иоганн. Я тебя вот таким помню. (Показывает ориентировочный размер прежнего Иоганна.)

Оля (Лёне). Как живешь? Как девочки из нашей группы? Работают?

Леня. Работают.

Оля. А Нина как?

Леня. Тоже работает.

Оля. У нас на работе душно, мы устаем от компьютеров.

Леня. У Нины на работе хороший, чистый воздух!

Оля. В Дрездене передавали, что в России 20 миллионов безработных, а тем, кто работает, не выплачивают зарплату.

Леня. Врет западная пропаганда.

Оля. Осенью у нас дешевая распродажа вещей. Я видела чудесные туфли. Знала бы, что ты здесь, купила бы твоей Нине. У нее какой размер?

Леня. Не помню.

Оля. На выставке камней были красивые серьги. Агаты. Нина ведь беленькая?

Леня. Беленькая.

Оля. Ей бы очень подошли серьги.

Леня. Я забыл.

Оля. Что забыл?

Леня. Размер ушей.

Иоганн (смеется). Как это... размер ушей?

Оля. Очень глупо! Глупо и неостроумно.

Иоганн. А все равно — смешно.

Из кухни выглядывает Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Оленька! Вы пришли? У меня все готово. Леня, ты с нами пообедаешь?

Леня. Анна Михайловна, я уже опаздываю. Меня ждут... на презентации.

Оля. Чем ты занимаешься?

Леня. Буду баллотироваться в Думу.

Оля. Интересно... А как твоя дочка?

Леня. Машка? Большая уже. Мы это лето отдыхали в Хургаде. Красное море ей очень понравилось. Ныряла с маской. К пирамидам ездили. Знаешь — есть пирамида Хеопса?

Оля (растерянно). Знаю.

Леня. Самая большая пирамида.

Оля. А ты не загорел.

Леня. Я больше под зонтиком. Как бедуин.

Оля. А мы были в Италии.

Леня (презрительно). Летом в Италии? В Риме все заплевано, а Венеция скоро утонет.

Оля. Мы здесь будем еще неделю. Заходи.

Леня (значительно). Зайду. До отъезда обязательно зайду. Дядя Володя...

Из кухни с рюмками выбегает Санин.

 

Санин. Стременную?

Леня. До свидания, дядя Володя. (Подходит к Оле, целует в щеку.) До отъезда зайду.

Уходит. Оля уходит в правую комнату. Из кухни появляется Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Володя, ты не видел, я свечи из церкви принесла. Где они?

Санин. Нам сейчас только свечей и не хватает!

ЗАТЕМНЕНИЕ

Картина шестая

Вечер того же дня. В комнате за обеденным столом работает Санин. Из кухни выглядывает Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Володя, освобождай стол. Сейчас будем ужинать.

Санин. Вернера еще нет.

Анна Михайловна. Вернер приходит точно.

А на самом деле Вернер уже в прихожей. Он слегка пьян и стоит тихо. Анна Михайловна замечает его.

 

Как хорошо, Вернер, что ты пришел. У меня все горячее.

Из правой комнаты выходит Иоганн.

 

Иоганн (в комнату). Мам! Папа пришел!

Санин. Оля, усталый муж пришел с охоты на мамонта. Принес шкуру. Что же ты его не встречаешь?

Из правой комнаты выходит Оля.

 

Оля. Папа! Я тоже устала. Вернер не маленький. Сам снимет пальто. Ты во всем навязываешь свои нормы поведения.

Иоганн. Деда, мамонтов уже нет.

Санин. Это в Германии их нет. Германия такая маленькая, мамонтам там тесно. Они и повывелись. А в России они стадами шастают.

Иоганн с портфелем уходит в правую комнату, Анна Михайловна — на кухне.

 

Вернер (Оле). Видел твоего Леню.

Оля. Он такой же мой, как и твой.

Вернер. В каком-то драном пиджаке и джинсах на конференции.

Оля. Что он там делал?

Вернер. Не знаю. Я купил у него программу за 100 марок.

Санин. А сколько она стоит в Германии?

Вернер (врет). Не знаю. Может, чуть больше.

Санин. Раз в 5–10.

Вернер (горячо). Я рискую. Вкладываю свои деньги. А окупятся или нет — как у вас говорят, бабушка надвое сказала.

Санин. А вот послушай, что я тебе скажу. Пришел белый человек, интеллигент, к дикарю и говорит: дай мне золото, а я тебе дам красивые бусы. Стеклянные. Я думаю, Европа вывозит из России на миллиарды, а инвестирует сникерсы и памперсы с крылышками.

Оля (Вернеру). Ты что — выпил?

Санин. Разве это видно? Он ведь сам пришел.

Оля. Не вмешивайся, папа!

Вернер. После пленарного заседания мы пошли на кафедру с профессором Свиридовым и профессором Гольдманом.

Оля (принюхивается к спиртному запаху). Гольдман тоже пил?

Вернер. Он-то все и начал. Он сделал самогонный аппарат с микропроцессором и предлагал тестировать продукцию.

Анна Михайловна. Боже мой! Что делается в мире? Новые русские с деньгами бегут за границу, а профессор Гольдман остался и пьет.

Санин (взорвался). Да новые — какие они русские?! Так — хапуги, воронье. Вот Гольдман — он русский. Русский — это не запись в паспорте, не курносый нос. Это категория ценностей. Чти отца своего! Когда человека уважают, к нему обращаются даже без имени, а только по отчеству: Петрович, Василич. Отчество от слова Отечество. Русские — это характер. Русские — приветливые, добрые, доверчивые, как дети. У них Крым оттяпали. Теперь Сахалин на очереди. А новые — какие они русские?

Оля. И все равно, Вернер, я прошу тебя продукцию русского Гольдмана больше не тестировать.

Голос Иоганна. Мама! Это камни мои или ваши?

Оля. Подожди, я сейчас. (Уходит в правую комнату.)

Вернер. Доклады были хорошие. Компьютерная графика. Чувствуется западная культура.

Санин. Вот ты видел, молодежь пьет пиво из горла. В метро, на улице. Вот западная культура! В России всегда с уважением относились и к питью, и к еде. Как бобики на улице не лакали.

Вернер. А алкаши в подворотнях?

Санин. Что наше, то наше. Это несчастные люди.

Вернер. Зато телевидение у вас стало по западному образцу. 29 каналов.

Санин. Ага, и все — как девицы древнейшей профессии.

Вернер. Проститутки?!

Санин. Везде похабная реклама и мордобой. Рекламируют собачий корм “Чаппи”, а учителя голодают. Ты только подумай — эти светлые люди, которые учили так называемых реформаторов держать ручку, выводить буквы, учили считать и писать. А усвоили реформаторы только два действия: отнимать и делить. Не говори мне про телевидение. Как увижу эту похабель, так и хочется приласкать кирпичом.

Вернер. Владимир Алексеевич, вот вы говорите, что все не так. А что бы вы сделали, будь у вас безграничная власть?

Санин. Я?.. Я бы сначала сменил личную охрану.

Вернер. Зачем?

Санин. Как зачем? Ну, допустим, я президент. И мне надо подписать весьма прогрессивный указ. Да только я ручку возьму, меня свои же шлепнут. Прямо в кабинете, в кресле.

Вернер. А если не шлепнут?

Санин (уверенно). Шлепнут. Как пить дать шлепнут.

Вернер. А если промахнутся?

Санин. Эти? Не промахнутся. Еще и контрольный выстрел сделают. Но если говорить чисто гипотетически, я бы сделал перечень всех собственников с их имуществом. И объяснение, что нефтеперегонный завод ему подарила бабушка, а алюминиевый завод он купил за четыре ваучера, признал недействительным.

Вернер. Почему же ваши депутаты не могут узнать, откуда собственность?

Санин. Стесняются.

Из кухни с кастрюлькой каши и тарелками выходит Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Оля! Я сделала тыквенную кашу.

Оля. Мама, в это время мы в Германии уже не едим.

Анна Михайловна. Как? Совсем?

Оля. Ну, йогурты... А набивать живот на ночь...

Вернер. Я есть хочу!

Иоганн. И я хочу!

Оля (недовольно). Всегда по-своему.

Анна Михайловна накрывает на стол. Все, кроме Оли, занимают места.

 

Санин. Оля, что ты как неродная?

Оля садится за стол. Анна Михайловна раскладывает кашу по тарелкам.

 

Оля. Иоганну хватит.

Санин. Может быть, самого Ваню спросим?

Иоганн (грустно). Мне хватит. Спасибо.

Анна Михайловна пытается положить кашу Оле.

 

Оля (закрывает тарелку рукой). Я же сказала, мне не надо!

Иоганн быстро расправился со своей порцией. Санин заглянул в кастрюлю и, убедившись, что она пустая, положил Иоганну со своей тарелки.

 

Оля. Папа! Не подкладывай Иоганну!

Санин. Ване было мало, а я больше не хочу.

Оля. Иоганн сказал, что ему достаточно. Достаточно — значит хватит. Пусть отвечает за свои слова.

Вернер. Да! Должен быть порядок.

Санин. Оля, в жизни еще столько будет серьезных моментов, когда Ваня будет отвечать за свои слова. Давай не будем зацикливаться на каше.

Оля. Пусть привыкает с детства!

Санин. Ложка тыквенной каши — это не повод для глобальных выводов.

Оля. Дело не в каше, а в слове. Я сама буду заниматься воспитанием своего сына.

Санин. Да, тут я должен признаться, что в вопросе воспитания допустил ряд ошибок.

Оля. У тебя, папа, всегда такие прозрачные намеки.

Санин. При чем здесь намеки, если есть живой образец!

Оля. Вспомни еще, как меня баловали, шоколадки покупали, сказки читали, на каток водили. И за все по головке гладили. Вот и воспитали, что я в Германии чуть без работы не осталась. А там на безработных смотрят не так, как в России. Здесь это чуть ли не герои — жертвы перестройки, а там это люди второго сорта. Выброшенные из жизни!

Вернер. Да! С русским характером и русским воспитанием на Западе нечего делать.

Санин. А чем тебе не нравится русский характер? Кстати, замечу тебе, что русские женщины были женами умнейших людей планеты. У Сальвадора Дали жена была русская, у Пикассо — Ольга Хохлова, у Герберта Уэллса — Мария Закревская, у Ромена Роллана... Да что там перечислять. Не удивлюсь, если в ЦРУ половина жен — русские. Так что, Вернер, тебе крупно повезло. А не нравится — давай обратно. Женись на белобрысой немке.

Оля. Ну, знаешь, папа! Тебе мало тыквенной каши?! Ты хочешь заниматься устройством нашей семейной жизни? Не вмешивайся не в свое дело!

Анна Михайловна. Володя, там чайник не кипит?

Санин. Чайник не кипит! А вот у меня... Иоганн, посмотри телевизор.

Иоганн бросается в правую комнату.

 

Мне перед Иоганном за тебя стыдно. Никто тебя не попрекает ни конфеткой, ни шоколадкой. Живи, как знаешь. И не надо грубо разговаривать с отцом. Осталось назвать его дураком.

Оля. Я этого не говорила.

Санин. К этому все идет.

Оля. Ты сам грубо разговаривал с бабушкой. Я слышала, ты говорил “не лезь не в свое дело”. Она из-за тебя плакала. Вон в той комнате.

Анна Михайловна делает жест рукой, как бы стараясь остановить Олю, но это не удается.

 

Бабушка плакала из-за тебя, только просила тебе не говорить.

В ответ на жест Анны Михайловны.

 

Ну не могу я с отцом разговаривать!..

Оля быстро уходит в правую комнату. Вернер — за ней.

 

Анна Михайловна (после паузы). Иоганн, помоги мне.

Они убирают со стола.

 

Иди, доешь кашу.

Иоганн уходит на кухню. Анна Михайловна, после паузы, достает откуда-то с полки бутылку водки, рюмку, что-то закусить и подходит к Санину. Он выпил, но закусывать не стал. Анна Михайловна уходит. Санин один. Слабый свет. Откуда-то из тени появляется Наталья Владимировна. Слышен телевизор.

 

Санин (раздраженно). Мама! Мама! Сделай тише телевизор!

Наталья Владимировна. Хорошо, Володя. (Музыка смолкает.)

Санин. Аня дома?

Наталья Владимировна. Нет. Она еще не приходила... А что у тебя на работе?

Санин. На работе — работа.

Наталья Владимировна. Поговори со мной, Володя.

Санин. О чем?

Наталья Владимировна. Ну, просто так.

Санин. Сегодня хорошая погода. Вчера был дождь.

Наталья Владимировна. Это я слышала по радио... Вот Оля... Она что-то давно не пишет.

Санин. Не вмешивайся не в свое дело.

Наталья Владимировна. Почему же не мое дело. Оля — моя внучка. Как она там?

Санин. А я говорю — не твое дело. Смотри телевизор, читай Некрасова “Кому на Руси жить хорошо”.

Наталья Владимировна. По очередям толкаться, стоять у плиты — это мое дело, а тут сразу замолчи, старая дура.

Санин. Этого я не говорил.

Наталья Владимировна. Говорил, говорил, Володя. И тон такой грубый. (Уходит.)

Санин (вслед, не чувствует, что уже один). Составь список, мы с Аней сами будем все покупать... Мы все... Вот и поговорил. Раньше не мог время найти. Все некогда было. Дела, дела. Ерунда какая-то, мелочь. А ты никогда не упрекала меня. Никогда!.. День рождения забывал, цветок никогда не подарил... Да что... Поговорить времени не было. Просто так... В жизни что видела? Тридцать седьмой год, война и работа с раннего утра до вечера, чтобы такого идиота вырастить. Хоть бы дома отдохнуть душой. Так и дома — скотина. Все ему, ему. Себе хоть что-нибудь, хоть что-нибудь. Один костюм себе сорок лет назад из чего-то перешила. В нем и похоронили. Урод я, урод. Как только земля меня носит? Что сейчас свечки ставить? Оля ногами пинать меня может, и то будет мало. Осталось только молиться. Да не умею. Утоли моя печали. Утоли моя печали.

Иоганн входит из кухни.

 

Иоганн. Деда, ты с кем-то разговариваешь? Здесь никого нет.

Санин. Я? Я молюсь.

Иоганн. А что ты сказал “утоли моя печали”?

Санин. Есть такая икона, Ваня.

Иоганн. Почему “моя” печали? Почему в таком падеже?

Санин. Это древняя икона. Раньше так говорили.

Иоганн. Ты что-нибудь просишь у Бога?

Санин. Прошу здоровья тебе, Оле, Вернеру, бабе Ане.

Иоганн. А себе?

Санин. Себе прошу кусок жирной ветчины.

Иоганн. Ты шутишь, деда. (Замечает горящую на подставке свечу.) А почему горит свечка?

Санин. Это, наверно, баба Аня зажгла. Пусть горит.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Картина седьмая

В квартиру с портфелем в руке быстро входит Санин. Не снимая плаща, пробегает в комнату, достает из портфеля шампанское, бутылку водки, закуску, расставляет все на столе, прикрывает легкой скатертью. Затем убегает в прихожую, снимает плащ и скрывается на кухне. С улицы входит Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Володя, ты дома?

Из кухни появляется Санин.

 

Санин. Дома.

Анна Михайловна (в панике). Володя! Они придут через полчаса. Я не знаю, что делать.

Санин. А что ты должна делать?

Анна Михайловна. Денег не достала. В доме пусто.

Санин. Будет день — будет и пицца.

Анна Михайловна. Не пицца, а пища.

Санин. Бог не оставит нас.

Анна Михайловна. Не поминай имя Бога всуе!

Звонок в дверь. Анна Михайловна крестится.

 

Все!

Санин. Открывай.

Анна Михайловна. Не могу.

Санин. Пусть стоят на лестнице.

Анна Михайловна открывает дверь. Входят Оля, Вернер и Иоганн с покупками.

 

Анна Михайловна (с трудом). Вы как раз вовремя пришли. Сейчас будем обедать. Правда, Володя?

Санин. Правда.

Анна Михайловна. Я сейчас... картошку быстро поставлю.

Немцы раздеваются. Оля и Вернер уходят мыть руки.

 

Иоганн. Мы ходили в Русский музей. Мы не сказали, что мы иностранцы, и билеты были недорогие.

Анна Михайловна, украдкой вытирая слезы, идет на кухню. Оля идет помогать. Вернер входит в среднюю комнату, поднимает скатерть. На столе шампанское, коньяк, тарелки с ветчиной, баночки с икрой.

 

Вернер (кричит на кухню). Анна Михайловна, ну и стол у вас!

Анна Михайловна (выглядывает из кухни, сдерживая слезы). Мы так часто едим. Когда вас нет. Бывает, до пенсии чуть-чуть не хватает. Тогда мы так питаемся.

Вернер. У нас пенсионеры так не питаются.

Анна Михайловна. У вас правительство лучше заботится.

Входит в комнату. В шоке, но автоматически продолжает.

 

Когда денег нет... мы так всегда.

Санин (невинно). Что вы, как неродные. Думали, Россия совсем обеднела? Оля, где ты?

Анна Михайловна. Я сейчас... Вилки... ложки...

Санин. Какие вилки, ложки? Рюмки надо.

Анна Михайловна убегает на кухню и возвращается с Олей и рюмками. Все усаживаются за стол.

 

Иоганн (показывает). Я это хочу!

Оля. Иоганн, жди, когда тебе положат.

Санин. Нет уж, Оленька. Теперь я буду командовать. Иоганн, бери нож, которым, как я знаю, ты владеешь в совершенстве, и кромсай эти продукты.

Иоганн отрезает ветчину. Оля недовольна.

 

Анна Михайловна (тихо). Володя, откуда деньги?

Санин. Я молился, и Бог меня не оставил. Мне дали хорошую взятку. Выпьем за дружбу немецкого и русского народов! (Разливает спиртное. Иоганну — лимонад.) Берите, берите рюмки. Тост прозвучал.

Все в замешательстве.

 

Что такого? Все берут, и я взял... Нашел спонсора.

Оля. При Иоганне... такие откровения...

Санин. Ваня, что ты берешь по одной икринке? Ты в богатой стране — в России!

Оля (тихо). Иоганн, будь скромнее.

Санин. Оленька, и ты не стесняйся. Мы вам баночку в дорогу положим.

Вернер. Вот, признайтесь, Владимир Алексеевич, до реформ у вас такого стола не было.

Санин. Признаюсь.

Вернер. Значит, идут реформы?

Санин. Идут! Конечно, идут! Сейчас мы почувствуем их мощный ход!

Звонок в дверь.

 

Оля. Папа, за тобой уже приехали.

Санин. Типун тебе на язык.

Идет открывать дверь и встречает гостя. Это Леня. Он без пальто, одет модно, в руках бутылка, коробки конфет, цветы.

 

О! Что ты без пальто?

Леня. Я на машине. Всем привет! Анна Михайловна! Оля! (Вручает цветы).

Анна Михайловна. Леня! Какие цветы! Это же очень дорого.

Леня. Один раз живем, Анна Михайловна.

Леню усаживают за стол. Он свинчивает пробку с бутылки.

 

Вижу, веселье в самом разгаре.

Вернеру вручает бочонок пива.

 

Надо чаще встречаться!

Достает из кармана коробочку.

 

Владимир Алексеевич, это вам.

Санин. Паркер?!

Леня вынимает из кармана дискету.

 

Леня. Иоганн, тебе, как непьющему. Хорошая программа. Перепиши на винчестер, никто в твой компьютер не влезет.

Вернер (слетел хмель). Это же гарантия охраны информации!

Леня (скромно). Нечто вроде.

Санин. Такая программа на вес золота.

Леня (разливает водку). Оля? Можно?

Оля. Наливай.

Леня поднимает свою рюмку.

 

Санин. Ты на машине.

Леня. Но не за рулем.

Санин. И пиджачок хороший.

Леня. Взял напрокат.

Анна Михайловна. Леня, а у Владимира Алексеевича есть золотые часы. Очень старые и ценные. Володя, ты показывал Иоганну часы?

Санин (недовольно). Показывал, показывал.

Анна Михайловна. Покажи Лене. Они очень красивые. Семейная реликвия.

Санин (раздраженно). Да что ты, — часы, да часы! Нужны ему твои часы.

Анна Михайловна. Зачем ты... так грубо.

Леня. Анна Михайловна, я их потом посмотрю.

Вернер. А все-таки, не было бы перестройки, осталась бы Берлинская стена. И к власти пришел бы криминал.

Санин. Ага. Сейчас у власти волонтеры из Армии спасения! Да сама перестройка и породила криминал. Разорила народ и дала автоматы Калашникова.

Леня. Тут, Владимир Алексеевич, вы немного заблуждаетесь. Криминал с автоматами — детские игрушки. Подумаешь — подстрелили бизнесмена на лестнице. Не поделили два киоска с пепси-колой. Вот мафия в белых рубашках, что делит заводы, нефтепромыслы, банки. Вот это — криминал. ГКО — это государственная пирамида! Весь мир опустили. Это государственный криминал!

Анна Михайловна. Леня, ведь ФСБ ведет расследования. Кого-то даже арестовали. За взятки.

Леня. Святая душа вы, Анна Михайловна.

Оля. Папа, ты тоже взял взятку.

Санин. Какую взятку?

Оля (показывает на стол). Ну... эту.

Санин. А-а-а. Это взятка благородная. Чтобы поддержать престиж России. Потом покаюсь. Мама свечку поставит.

Анна Михайловна. Зато у нас демократия. Раньше вас за эти разговоры посадили бы в психушку.

Санин. Это правильно.

Леня. Зато сейчас больше воруют.

Санин. И это правильно.

Иоганн. А можно, чтобы не воровать и в психушку не сажать?

Все раскрыли рты. Долгая пауза.

 

Санин. Ваня! Можно я тебя поцелую? (Идет к удивленному Иоганну и целует его.)

Анна Михайловна. Нет, найдутся в России честные, порядочные люди!

Санин. Откуда? Критерии поведения воспитывает сама жизнь. Моисей водил евреев по пустыне 40 лет. Зачем? Что он — дорогу не знал? Конечно, знал. Он хотел, чтоб сменилось поколение людей-рабов. Чтобы сменилась их психология. Откуда у нас появятся честные люди, если кругом воровство? Начиная сверху. В городе честного человека можно вырастить только в пробирке. Но против этого возражает церковь. Может, поискать где-нибудь в глуши, в деревне? Но как такому человеку пробиться во власть? (После паузы, вызванной грустной политической ситуацией.) Ваня, а ты хоть одну нашу песню помнишь?

Иоганн. Помню.

Санин (не ожидал). Откуда???

Иоганн. Ты сам мне пел.

Санин. Когда?

Иоганн. Когда мы с тобой на демонстрацию ходили.

Санин (решительно). Спой!

Иоганн. Сейчас?

Санин. А когда же?

Иоганн встает. Все приготовились слушать. Иоганн сгибает правую руку в локте.

 

Это флажок! Флажок!

Иоганн (поет). Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет последний раз маршрут. Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом, у нас еще в запасе четырнадцать минут...

Все подхватывают.

 

Я верю, друзья, караваны ракет...

Санин. Немцы! Подпевайте! (Прозвучали последние слова припева).

Анна Михайловна (бросается к Иоганну, обнимает его). Солнышко ты мое!

Вернер. Иоганн, посмотри, там машина пришла?

Иоганн (выглядывает в окно). Стоит внизу.

Леня. Какая машина?

Вернер. Такси. В аэропорт ехать.

Леня. Не надо машину, я вас сам отвезу. (Достает сотовый телефон.) Толик, там около тебя такси стоит. Дай пару баксов и отпусти. (Всем.) Собирайтесь спокойно.

Оля. Спасибо, Лёня.

Леня. Пожалуйста, Оля.

Санин (трогает полу дорогого Лениного пиджака). Говоришь, сделал программу для защиты компьютеров от хакеров? А сам можешь влезть в чужой?

Леня. Этого я не говорил.

Санин. Так по пиджачку видно. И ходишь не пешком. Кому продал программу?

Леня. Я не продал. Мне предложили работу. Очень серьезные люди. Интересуются финансовыми потоками.

Санин. Так это видно с первого взгляда. У кого информация — у того власть.

Леня. Отказаться я не мог.

Санин. И ты, Брут, стал мафиози?

Леня. Дядя Володя, надоело нищенствовать. Я-то что... Машку жалко.

Из правой комнаты выглядывает Вернер.

 

Вернер. Леня, можно тебя на минутку?

Санин (Лене). Иди, иди.

Леня уходит в правую комнату. Санин замечает Иоганна, который что-то разглядывает у книжной полки.

 

(Недовольно.) Иоганн, что ты там смотришь?

Иоганн. Я хотел посмотреть часы.

Санин. Их там нет. Я их убрал в другое место. Там только коробка.

Иоганн. Вот они.

Санин (медленно подходит к Иоганну). Не говори ерунду. (Смотрит на часы, которые держит в руке Иоганн.) Это не они... Их там не может быть.

Иоганн (прикладывает часы к уху). Тикают.

Санин. Что-то не то. Я ведь мало выпил. Что-то не то.

Иоганн подносит часы к уху Санина, и тот убеждается, что часы действительно тикают.

 

Иоганн. Вот царапина от осколка, как ты говорил.

Санин. Я же их продал в антикварный магазин.

Иоганн. Может быть, тебе показалось?

Санин (показывает рукой). А стол... за честь России?

Иоганн (весело). Ты взял взятку.

Санин (рад, что понял). А! Вот бирка от магазина! Ты их выкупил! Не ври, не ври. Ты их купил. Ваня, это же жуткие деньги! Да-а-а, я старый дурак... Ваня, часы твои. Жалко, что я не мог их подарить тебе по-настоящему, как подарок, но... Прости деда... Часы твои.

Иоганн. Деда, я их не возьму. Мне их не надо.

Санин. Как это не надо? Ты меня обижаешь. Эти часы передавались в нашем роду по наследству, из поколения в поколение. Ты — мой наследник. Они твои. Прости, что не подарил по-человечески. Бери и храни.

Иоганн. Хорошо, деда.

Из правой комнаты с вещами выходит Леня.

 

Леня (вручает Санину визитку). Владимир Алексеевич, если что — обращайтесь. (Всем.) Я в машине. Жду внизу. (Выходит.)

Из правой комнаты выходит Оля. Она уже собралась в дорогу. В руке банка с клюквой, которую Оля отдает Анне Михайловне.

 

Оля. Мама! Зачем нам эта банка?! Все зальем вареньем!

Анна Михайловна. Это не варенье. Это клюква, перетертая с сахаром.

Оля. Какая разница! Багаж бросают как угодно. Лопнет банка — зальем чужие вещи. Будем платить штраф.

Анна Михайловна убегает на кухню. Из закрытой комнаты выходит Санин.

 

Санин. Ты забыла камень. Наверно, дорогой.

Оля. Ты как будто рад, что я уезжаю.

Санин. Нет, Оленька. Но все очень сложно. Перепутались два мира, и получилась каша.

Оля. Я не виновата, что не такая, как ты хотел.

Санин. Я думаю, никогда не получается то, что хотят родители. Лишь бы не было принципиального расхождения желаемого с результатом.

Оля. Ты как будто лекцию читаешь.

Санин. Записывай. Может, пригодится.

Оля. Я запомню... Я запомню... Я не была у бабушки...

Санин. Хорошо, что вспомнила.

Оля. Я думала: завтра, завтра... и уже уезжаю.

Санин. Не прозевай своих маму и папу.

Оля (сдерживается). Ты хочешь, чтобы я заплакала?

Санин. Конечно, хочу.

Оля (злится, что не может удержаться). Доволен? Доволен?

Санин. Доволен. Рано или поздно все прощаются, уезжают. Или их увозят. Иногда бывает: с глаз долой, из сердца вон. А бывает, с человеком уходит твоя частица, а часть его остается с тобой. Это не разлука Просто расстояние между людьми стало больше. Даже если на Земле они уже не встретятся. Недавно мама прочла мне интересное место. “Дни человека — как трава; как цвет полевой, так он цветет... Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его”.

Оля. Откуда это?

Санин. Из Библии. Сначала читаешь — какая-то ерунда. А потом становится страшно.

Из кухни со свертком выходит Анна Михайловна.

 

Анна Михайловна. Оленька, я банку завернула в полотенце. Куда ее положить?

Оля. Куда хочешь, мама. (Уходит в правую комнату. Оттуда ее голос.) Скоро вы там?

Из правой комнаты появляются готовые на выход Вернер, Иоганн и Оля. Вернер хватает свою сумку.

 

Вернер. Ну, пошли.

Анна Михайловна. А присесть на дорожку? Надо обязательно.

Все садятся. Вернер в стороне.

 

Вернер. Пошли.

Санин (Вернеру). К жене сядь.

Вернер пересаживается. Анна Михайловна всхлипывает.

 

Тихо надо! (Тишина.) Теперь можно.

Все встают.

 

Вернер. Пошли скорее.

Анна Михайловна. Володя, ты останься. Ты жаловался на сердце. И выглядишь неважно.

Вернер. Идемте скорее!

Оля (целует отца, берет свою сумку). Вернер, Иоганн, прощайтесь с дедом.

Вернер прощается с Саниным и выходит. За ним Оля и Анна Михайловна.

 

Санин. Ваня, ты часы внеси в декларацию. А то в таможне прицепятся.

Иоганн. Хорошо, деда.

Санин (просительно). И, знаешь, Ваня, съезди к дяде Курту. Что теперь считаться? Виноватого не найти.

Иоганн. Хорошо, деда

Санин. Вы, наверно, легко оделись. Как погода в Берлине?

Иоганн (декламирует). “Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя”.

Санин. Иди, я тебя поцелую. Все! Беги!

Иоганн убегает.

 

Мне больше ничего не надо от Бога.

Санин бесцельно бродит про комнате, подходит к полке, где в коробке лежали часы, машинально открывает ее. Часы в коробке!

 

Ну, бандит! Часы оставил! Как это я не догадался?

ЗАНАВЕС