Четвертое действие
На сцене - разгром после свадебного пиршества. Все еще спят. Из туалета с мучительными стонами выползает Зенин. Его голова обмотана мокрым полотенцем. Ему очень плохо.
ЗЕНИН. Кто-нибудь есть живой? Люди, помогите чем-нибудь! Никогда больше, никогда!
Появляется Лапин.
ЛАПИН. Что с вами?
ЗЕНИН. Голова болит.
ЛАПИН. Как говорила моя бабушка - голова болит, попе легче!
ЗЕНИН. Не издевайтесь, умоляю - анальгину!
Выходит Гаркуша, он тоже страдает.
ГАРКУША (Зенину). Это у тебя на контузию наложилось - вот и осложнение. Тут никакой анальгин не поможет - тут гомеопатия нужна. Сильно я в нее верю.
Проверяют с Лапиным бутылки.
ЛАПИН. Все пустые.
ЗЕНИН. Не может быть, посмотрите как следует!
ГАРКУША. Должно было остаться! Кира! (Стучит в женскую половину.) Кира!
РЕБЕЗОВА (из спальни). Чего тебе не спится?! Вот неугомонный!
ГАРКУША. Спирт у тебя остался?
РЕБЕЗОВА. Отвяжись, дай поспать хоть немного!
ГАРКУША. Жорес помирает!
ЗЕНИН. Плохо мне, Кира! Помоги, голубушка!
РЕБЕЗОВА. Господи, что с ним?! Я сейчас!
Зенин подвывает для большей жалости. Выскакивает полуодетая Ребезова.
РЕБЕЗОВА (Лапину). Я же отложила на утро! Куда вы смотрели, тамада несчастный?! (Зенину.) Идем, милый, что-нибудь придумаю. (Ведет Зенина на женскую половину.)
ДОРОДНЫХ. Куда вы прете, я голая!
РЕБЕЗОВА. Да перестань ты, ему сейчас все равно, он ничего не видит!
Зенин продолжает периодически подвывать.
ГАРКУША. Надо выходить наверх.
ЛАПИН. Легко сказать.
ГАРКУША. Пошли инструменты искать, замок здесь дерьмо и петли сопливые.
ЛАПИН. Что ж ты раньше-то молчал?!
ГАРКУША. А на хрена мне это было? Плохо тебе здесь, что ли? Все надо делать вовремя. Пошли! (Уходят на свою половину.)
Одеваясь на ходу, появляется Дородных. Навстречу ей из мужской половины выходит Иванов. Несколько мгновений они стоят, затем неистово бросаются в объятия друг друга.
ДОРОДНЫХ. Пусти, увидят же!
ИВАНОВ. Плевать! (Снова целуются.) Идем в туалет, скажем, что зубы чистили вместе!
ДОРОДНЫХ. Потерпи, милый, все будет твое! (Целуются.)
ИВАНОВ. Не могу, сойду с ума!
ДОРОДНЫХ. Я вылечу тебя, милый! Я такое хорошее успокоительное!
Продолжают целоваться. Выходит Ребезова, деликатно кашляет. Влюбленные не замечают ее.
РЕБЕЗОВА. И эту туда же. Юрий Витальевич, отпустите же ее, люди увидят!
ИВАНОВ. Плевать, война все спишет!
РЕБЕЗОВА. Это вам плевать, а люди не слепые. Идите, идите куда шли!
Иванов, пошатываясь, уходит в туалет.
РЕБЕЗОВА. Ну, Ленка, ты и стерва. Добилась-таки своего!
ДОРОДНЫХ. Я люблю его.
РЕБЕЗОВА. Еще бы - доктор наук. Брось и думать!
ДОРОДНЫХ. А мне плевать, что он доктор! Он мой, он мой! Я люблю его как мужчину! Господи, как я его люблю!
РЕБЕЗОВА. Откуда ты знаешь его как мужчину?
ДОРОДНЫХ. Знаю. Он лучше всех - и в науке, и в любви! Он мой! (Внезапно ей становится плохо.) Ой, плохо мне, ой, плохо. Тошнит! Умру, тошнит!
РЕБЕЗОВА. Юрий Витальевич! Выходите, Лене плохо!
Иванов открывает дверь туалета. Мимо него проскакивает Дородных. Слышны звуки рвоты. Появляются Лапин и Гаркуша, вооруженные различными инструментами.
РЕБЕЗОВА (Иванову). Это ваших рук дело?!
ИВАНОВ. При чем тут мои руки?!
РЕБЕЗОВА. Ну пусть не рук, я не знаю чего там, но это ваше дело?! Вы не понимаете, что жизнь девочки портите?
ГАРКУША. Отравил ее, а?
ДОРОДНЫХ (появляется в двери). Он ни в чем не виноват, это я сама... (Бросается внутрь - ее снова тошнит.)
ЛАПИН. В чем дело? - Юрий Витальевич ни в чем не виноват!
ГАРКУША. Она ж ничего не пила!
РЕБЕЗОВА. Придурки, как есть придурки! Все мужики придурки, даже самые с виду умные! (Показывает на Иванова.)
ГАРКУША (Лапину). Вишь, плохо ей, надо наверх быстрей, "Скорая" ей нужна.
РЕБЕЗОВА. Да не "скорая", а гинеколог ей нужен! Токсикоз у нее!
ИВАНОВ. Так сразу?!
РЕБЕЗОВА. А вы как думали?! Или вы вообще не думали, товарищ Иванов? Воспользовались служебным положением?
ГАРКУША. Статья сто девятнадцать прим. От семи до двенадцати, без конфискации. Поповское семя очень злое, плодимся как кролики, Борис.
ИВАНОВ (колотит в дверь). Лена, открой! Прошу тебя, открой!
ЛАПИН. Пошли, сами разберутся. (Уходит с Гаркушей.)
Дверь распахивается, на пороге в гордой позе стоит Дородных.
ДОРОДНЫХ (Иванову). Она не заперта. Входи.
Иванов заходит в туалет и закрывает дверь, выталкивая Ребезову.
ИВАНОВ. Без вас разберемся, Кира Андреевна!
РЕБЕЗОВА. Господи, что делается, что делается, конец света!
Из-за ширмы доносятся стоны Зенина.
РЕБЕЗОВА. Жорес, тебе плохо?! Иду, милый! (Скрывается на женской половине.)
В туалете идет своя внутренняя жизнь - доносятся мужские клятвы и женские рыдания, прерываемые звуками рвоты. Гаркуша и Лапин трудятся над дверью - слышен звук ножовки по металлу. Внезапно раздается телефонный звонок. Он звонит долго, собирая всех, кроме спящих молодых и страдающей Дородных. Все со страхом смотрят на аппарат. Телефон замолкает.
ГАРКУША. Жорес, как комендант, возьмешь трубку. Должон еще раз прозвенеть.
ЗЕНИН. Я боюсь, может уже американцы пришли. Я американского не знаю.
Снова звенит телефон.
РЕБЕЗОВА. Не трусь, будь мужчиной!
ЗЕНИН (берет трубку). Але! Але! Их бин комендант обер-лейтенант Зенин. Але? Але! (Кладет трубку.)
ГАРКУША. Ну?!
ЗЕНИН. Спросили Василия Константиновича, потом выматерились и бросили трубку.
ГАРКУША. Это наши в городе! Будет чем подлечиться! Быстро, мужики, на свободу! Юрий Витальевич, с прибором на подстраховку!
Все идут в тамбур и толпятся у двери. Иванов прибегает с дозиметром, начинает измерения. Внезапно дверь распахивается и на пороге возникает Дубоус в полной парадной офицерской форме, при кортике и белых перчатках. На груди - медали и ордена. Иванов с перепугу начинает мерять Дубоуса.
ДУБОУС. Ага! Вот вы где, голубчики! Замечательно, просто замечательно! Весь институт мобилизован, а вы прячетесь как тараканы в цель и думаете переждать! Стыдно, товарищи! Чему мы вас учили?! Дезертиры, не побоюсь этого слова. Своей бы рукой, лично, в двадцать четыре часа! (Иванову.) Перестаньте тыкать в меня дозиметром!
ИВАНОВ. Простите, но вы, кажется, поражены!
ДУБОУС. Еще бы не поразиться - вы ведь, кажется, пьяны! Да не кажется, а точно! А ну, дыхните!
Иванов выдыхает.
ДУБОУС. Пьян. Пьян, как сапожник! (Заходит внутрь.) Мама родная, да что же это такое?! Что вы сделали с образцовым убежищем?! Это же бордель в чистом виде! (Открывает дверь в туалет, оттуда вываливается полуодетая Дородных.) Баба! А запах-то, а запах! (Дородных тошнит.) Публичный дом! (Командует Дородных.) Смир-но! Кругом! Оправиться! Где комендант?! Где Зенин?!
Вперед выталкивают Зенина.
ЗЕНИН. Ва-ва-ва...
ДУБОУС. Это ты!!! В таком виде?!! Его все ищут, с ног сбились, а он... с бабами... пьяный... обосраный... позор!! (Обходит Зенина кругом, презрительно оглядывая его.) Вас назначили командиром сводного районного отряда! Такая честь! А вы?!
ЗЕНИН. Па-па-ртизанского?
ДУБОУС. Еще и шутит!! Сводный районный отряд по заготовке кормов - это тебе не шуточки! Сверху каждый час звонят: где Зенин?! Где Зенин?! А он... (Машет рукой.)
Зенин падает в обмороке.
РЕБЕЗОВА. Не кричите на него! Он контуженный!
ДУБОУС. Бутылкой! (Замечает Гаркушу, язвительно.) А-а, Иван Данилыч! А тебя жена по всему городу ищет.
Гаркуша цепляется за Лапина, потом начинает плакать скупыми мужскими слезами на плече у Лапина. Дубоус замечает спальню молодоженов.
А это что за вавилоны тут вы присобачили?!
ИВАНОВ (телом закрывает вход в спальню). Сюда нельзя!
ДУБОУС. Мне?! Нельзя?! Кругом!
Дубоус отдергивает штору. Обнаженные Маша и Толик с испугом смотрят на посиневшего от гнева Дубоуса.
ИВАНОВ. Это муж и жена! Им можно так! Я, как представитель Советской власти на оккупированной территории! Я депутат! Я их поженил!
ДУБОУС. Дожили. Срам. Коллективный секс! Позор на весь город! Наверх! Немедленно наверх! Пусть видят этот сношарий! Собственными глазами! По высшей мере! (Видит полупустую полку.) Где материалы пленумов?
ИВАНОВ. В туалете. (Дубоус хватается за голову.) Но вы же нас заперли! Мы думали, что война! Что нам оставалось делать?!
ДУБОУС. Все могу простить - но не это! Свиньи так не поступают - не гадят, где живут. Коллекционные партийные документы на подтирку?! Вы за это ответите по высшей мере!
Гаркуша тихонько подает Иванову табуретку. Видно, что в душе Иванова идет скрытая борьба.
ЛАПИН (падает на колени, преграждая путь Дубоусу). Не губите нас! Мы ни в чем не виноваты! Мы же в отпуску, мы отдыхаем. Мы... мы жили, как смогли. Не гудите же, Василий Константинович! (Рыдает.)
ДУБОУС. Пустите меня! Вы мне за все ответите, мерзавцы!
Иванов, решившись, наконец, бьет сзади табуреткой по Дубоусовой голове. Полная тишина. Все смотрят на Дубоуса. Немного покачавшись, он разворачивается на сто восемьдесят градусов.
(Тихим голосом.) Все собрались? Вот и чудненько! Попрошу весь личный состав построиться по одному.
Все быстро строятся. Первыми стоят Толя и Маша, закутанные в одну большую простыню. Зенина под руки ставят последним.
Здравствуйте, товарищи!
ВСЕ ХОРОМ. Здравия желаем, товарищ майор.
ДУБОУС. По порядку номеров - рассчитайсь.
МАША. Первый.
ТОЛИК. Второй.
ЛАПИН. Третий. (Толкает в бок Гаркушу.)
ГАРКУША. Четвертый я.
ИВАНОВ. Пятый. (Дородных продолжает мутить, Иванов отвечает за нее.) Шестой.
РЕБЕЗОВА. Седьмой.
ЗЕНИН (считает на пальцах). Седьмой, потом восьмой. Восьмой последний, расчет закончен. (Сползает на пол в обмороке, но никто не обращает на него внимания.)
ДУБОУС. Благодарю за отлично проведенные учения.
ВСЕ ХОРОМ. Служим Советскому Союзу!
Все стоят в странном оцепенении. Свет постепенно меркнет. Только Маша и Толя освещены по-прежнему, все сильнее выделяясь из шеренги. Маша беззвучно рыдает, Толя поцелуями пытается утешить ее. Только они одни и видны на сцене, закутанные в простыню и застывшие в прощальном поцелуе.
Конец