Действие второе
Та же ночь, и то же место действия. Миновало не более четверти часа. Поэт сидит за столом, ест, шарф повязан, как салфетка. Анетта вяжет в качалке.
АНЕТТА (поет).
Как Лизетта, ты -
В тканях шелком шитых
Жемчуг и цветы в локонах завитых?
Нет, нет, нет.
Нет, ты не Лизетта.
Нет, нет, нет.
Бросим это имя.
Кони у крыльца
Ждут Лизетту ныне.
Самый цвет лица куплен в магазине!
Нет, нет, нет.
Нет, ты не Лизетта.
Нет, нет, нет!
Бросим это имя...
Не чавкайте так, сударь мой, следите за собой. Когда обедать будете у короля, что скажут при дворе о ваших манерах?
ПОЭТ. Никогда...
АНЕТТА. Почему?
ПОЭТ. Я слишком стар, чтобы заводить новые знакомства.
АНЕТТА. Это еще очень под большим ВОПРОСОМ. Придумали глупость, а за вами все, кому не лень, повторяют. Как же! Умник большой: оставил короля с носом... А я вам скажу, что мужчина ни для чего не бывает слишком стар. Иной раз сегодня посмотришь, - песок из него сыплется, а завтра берет и женится на молодой, а послезавтра так входит в азарт, что ей уже изменяет с другой.
ПОЭТ. Мерзость.
АНЕТТА. А что не мерзость? Если принюхаться, в этом мире постоянно что-то воняет. На сегодня суп хорош, а на завтра и в рот его не возьмешь, хоть бери и свиньям выливай... Человек ко всему привыкает. А иначе хоть и не родись совсем... Но для чего-то все-таки нас зачинают...
ПОЭТ. Глупость.
АНЕТТА. Конечно, месье. Если вдуматься, все глупость. Но от большого ума болит голова, а от боли человек страдает. Потому вроде и выхода другого нет. Человек человека рожает. Кроме, конечно, таких как мы с вами калек.
ПОЭТ. Уважаю...
АНЕТТА. Кого?
ПОЭТ. Тебя.
АНЕТТА. Конечно. Еще бы вам меня не уважать. Я вам заменяю родную мать. А мужчина, если правду сказать, только этого и желает. (Поет.)
Ты цветком цвела,
Пела вольной птицей.
Но тогда была
Бедной мастерицей.
Нет, нет, нет!
Нет, ты не Лизетта...
ПОЭТ. Другое.
АНЕТТА. Не спешите. Дайте это допеть сначала. Чем песня вам не хороша? По-моему, в ней есть душа.
ПОЭТ. Блюдо тащи другое.
АНЕТТА. Вы что, совсем сдурели? Я еще не готовила ничего такого другого. Остался суп от вчера, я его и дала, а больше нет и в помине ничего. Вы все сожрали.
ПОЭТ. Врешь.
Пауза.
АНЕТТА. А почем вы знаете?
ПОЭТ. Вижу по глазам.
АНЕТТА. Сами врете. Вы моих глаз не можете видать. Потому что пальцами в зубах ковыряете, а своими глазами по сторонам шныряете. Про ваши манеры я уже молчу, но что вы все время ищете - не пойму,
ПОЭТ. Привычка.
АНЕТТА. Опять неправда. Я все ваши привычки как свои пять пальцев знаю.
ПОЭТ. Новая.
АНЕТТА. И новой нет такой. Я все ваше новое сразу замечаю. К привычке нужно привыкнуть, чтоб она привычкой стала. Привычка это старая жена. А если она вчера еще у вас не ночевала, так она не привычка, а приблудная девка пока.
ПОЭТ. Или невеста.
Пауза.
АНЕТТА. Ну что ж, невеста... Это очень даже может быть... Я как-то не подумала об этом. Ну да... Кучер позже всех замечает, что карета сзади горит, потому что спиной сидит... Там с вечера, кажись, еще бобы остались. (Встает.) А вы, сударь, совсем не такой простой, каким себя изображаете. Вроде, и пьяный, и сочиняете, а что есть где пожрать - не пропускаете. (Уходит.)
ПОЭТ.
Нет, нет, нет,
Нет, ты не Лизетта.
Нет, нет, нет.
БРОСИМ имя это.
Одеяло на кровати начинает шевелиьтся, появляется Двойник.
Вставай с постели... Моей.
ДВОЙНИК. Зачем?
ПОЭТ. Я сейчас сам лягу спать.
ДВОЙНИК. Ты давно уже спишь. Ты не просыпался ни на минуту. Всю жизнь проспал. Если хочешь, можешь лечь рядом.
Поэт смеется.
ДВОЙНИК. А что ты так гнусно хихикаешь? Ты принял это за скабрезный намек? Наверняка. Я знаю, что у тебя испорченное воображенье и оно работает очень часто не в том направленье. А между прочим, я и так провожу с тобой каждую ночь. Очень редко мне удается побродить одному.
ПОЭТ. Все-таки удается?
ДВОЙНИК. Иногда, как в чаду, ты меня вызываешь и куда-то посылаешь. Не глядя на меня, киваешь в ту сторону, куда мне следует идти. Я обычно подпрыгиваю от восторга, как молодой козел, настолько мне дорога каждая минута свободы и бегу, то есть лечу в указанном направлении и натыкаюсь...
ПОЭТ. На что?
ДВОЙНИК. На то, что ты хотел увидеть. Сегодня в полночь это был убогий пьяница, толстый, такой же лысый, как и ты. Хотя, возможно, он был не толст, а слишком худ и просто опух от гнусного пойла и голода. Но он был весел, брел по берегу, руками размахивал и бормотал, как будто напевал какую-то песенку. Я расслышал слово одно: ЯБЛОЧКО. Потом он вдруг вздохнул глубоко, подошел к воде и упал лицом вниз. Там было мелко, ему едва по щиколотку, но он, бедняга, этого не знал и утонул.
ПОЭТ. И ты не вмешался?
ДВОЙНИК. За кого ты меня принимаешь? Как можно вмешиваться в такие дела? Если душа отлетела, значит, она отлетела, когда захотела. Значит, ей надоело тело. Не стану же я ее ловить и впихивать в старый, грязный мешок... Знаешь, кто это был?
ПОЭТ. Имя?! Фамилия?
ДВОЙНИК. Если ты не помнишь его фамилии, как же могу ее помнить я? В твоей писанине, где ты упоминаешь сотни друзей и врагов ее нет и следа.
ПОЭТ. Эпизод! Напомни хоть какой-нибудь случай!..
ДВОЙНИК. Вы - дети бродите, бродите вдвоем по лесу долго, заблудившись... Потом выходите у незнакомой деревни и, совершенно выбившись из сил, засыпаете в стогу сена, голодные, холодные, прижавшись тесно друг к другу и согреваясь общим теплом. Ты плачешь, он тебя гладит по голове и целует... Помилуй Бог! Как славно люди врут. Ты так расширил круг друзей, а на поверку всех прошедших дней, он был твой единственный друг.
Входит Анетта с тарелкой.
АНЕТТА. Вот бобы и лук зеленый. Так и быть, набейте до отказа брюхо, потому что до вечера, видит Бог, я вас ничем кормить не буду, хоть режьте меня. Ешьте! (Ставит перед ним тарелку.) А утром выпьете сенны натощак. Что я хотела еще сказать?
Пауза.
Ах, да! Уж, как вы хотите, сударь, но вот вы поедите, я тарелку заберу... То есть сначала вас в постельку уложу, как дитя, потом тарелку заберу, свечу погашу и уйду. Я вас силком заставлю спать... И тут уж надобно подумать: а может вам и вправду на ночь ставни закрывать? К примеру, нынче полнолунье. Луна, как харя нашего трактирщика ДЮВАЛЯ, а глядя на него и не хотя, а выпьешь. Вот дала же природа поганую рожу и при этом нежную и белоснежную кожу... Видно, перепутала адреса. А у соседки слева дочка, она над ней дрожит, как квочка. Бедняжке замуж давно пора, а вся в прыщах и гнойниках и выйти даже боится со двора...
Анетта усаживается в кресло и продолжает вязать.
ПОЭТ (осторожно.) Ты ничего не видишь?..
АНЕТТА. Я вяжу на ощупь. Это так приятно, не глядя, делать дело - руки сами ходят, а голова свободна, можно и не думать...
ДВОЙНИК. Как в любви.
ПОЭТ. А где он сейчас?
ДВОЙНИК. Возможно, там же, а возможно, уже в каком-то морге. Под номером, как безымянный.
АНЕТТА. Кобель спит в конуре.
ПОЭТ. У него есть имя!
ДВОЙНИК. Но кто его знает?
АНЕТТА. Я, сударь, считала и по сей день считаю, что это ВЫЗОВ - назвать беспородного пса, как короля. Это может принести несчастье. Вы республиканец, не к ночи будь сказано, месье, а я имею уваженье к благородной власти. Власть голодранцев - это смута, голод и драка. И я собаку буду звать собакой. Я так ему и говорю: иди сюда, кобель. А он, между прочим, сразу бежит и хвостом виляет, а на вашего ЛУИ - рычит...
ДВОЙНИК. А знаешь, какая табличка на морге висит?
АНЕТТА. Ешьте, сударь, время бежит... Вся ваша публика давненько спит... (Смеется.)
ДВОЙНИК. СВОБОДА, РАВЕНСТВО и БРАТСТВО.
ПОЭТ. Не смей над этим потешаться!
АНЕТТА. Нет, плакать стану! Что ж делать, если мне смешно?..
ДВОЙНИК. Мой друг, дабы ценность не утратила ценность, над ней полезно иногда смеяться.
Пауза.
АНЕТТА.
Как яблочко румян,
Одет весьма беспечно,
Не то, чтоб очень пьян, -
Но весел бесконечно.
Есть деньги - прокутит,
Нет денег - обойдется,
Да как еще смеется!
"Да ну их!" - говорит,
"Да ну их!" - говорит,
"Вот, - говорят, - потеха!
Ей-ей умру,
Ей-ей умру,
Ей-ей умру от смеха!
ДВОЙНИК. Давай сбежим, пока старуха спит.
ПОЭТ. Куда сбежим?
ДВОЙНИК. Да мало ли куда. Покуда ночь - себе мы господа. Свобода у людей кончается с первым криком петуха. Что надевает, просыпаясь, человек? ОКОВЫ. И с неохотою в тюрьму вступает снова.
ПОЭТ (тихо). Если нет любви...
ДВОЙНИК. Ах, милый мой! Какая же в тюрьме любовь? Одни унылые попытки разогреть хладеющую кровь. Пошли.
ПОЭТ. Мне не подняться.
ДВОЙНИК. Я научу тебя, как с телом управляться. Смотри и повторяй движения за мной...
Оба встают.
Подумай сначала правою рукой, потом всей левою... (Показывает движенья. Поэт их повторяет). Потом ножным мизинцем... Подумай печенью? Ага... Болит. Потом подумай всем хребтом... Попробуй думать животом... Ага? Набит?.. Пускай все тело думает и говорит... Сейчас спадут оковы, и будешь ты, как новый.
Пауза.
А теперь летим!.. Не бойся. Выше, выше, по книжным полкам поднимаемся и пробиваем крышу... Больно?
ПОЭТ. Темно. Я ничего не вижу.
ДВОЙНИК. Пролетаем тучку. Сейчас она закончится, глаза откроешь и посмотришь вниз. Уже смотри! О Господи! Какой ты трус... Открой глаза, не бойся. Под тобой Париж!
АНЕТТА.
Забился на чердак
Меж небом и землею,
Свистит себе в кулак
Да ежится зимою,
Его не огорчит, что дождь сквозь крышу льется,
Измокнет весь, трясется,
"Да ну их", - говорит!
"Да ну их", - говорит.
"Вот, - говорит, - потеха!
Ей-ей, умру,
Ей-ей, умру,
Ей-ей, умру от смеха...
ДВОЙНИК. Боишься высоты?
ПОЭТ. Боюсь.
ДВОЙНИК. А знаешь, почему? Боишься опускаться. А тот, кто не умеет падать, не научится подниматься. Смотри, как он прекрасен, наш ночной Париж.
ПОЭТ. Давай-ка приземляться...
ДВОЙНИК. Сейчас... Сейчас разыщем Пляс Пигаль... Левей, чуть-чуть левей. И не мрачней, попробуй улыбаться...
ПОЭТ. Я падаю.
ДВОЙНИК. Держись. Не за меня, а за себя. Не смей хвататься... (Бьет его по голове и хватает под мышки.) Так проще мне управиться с тобой. А то угробишь нас двоих своею головой.
Оба садятся на пол. Пауза.
ПОЭТ. На чем я?
ДВОЙНИК (оглядываясь). Тротуар под нами, невдалеке сортир. Попробуй притвориться пьяным.
ПОЭТ. А я и так навеселе.
ДВОЙНИК. Попробуй пьяным быть вдвойне. (Пьянея.) И при этом не шататься...
ПОЭТ (поет).
У молодой жены богатые наряды,
На них устремлены завистливые взгляды...
Злословье не щадит, от сплетен нет отбою,
А он, махнув рукою, "Да ну их", - говорит...
"Вот, - говорит, - потеха! Ей-ей умру...
Ей-ей умру...
Ей-ей умру от смеха... "
ДВОЙНИК. Вот, кажется, сейчас ты стал чуть-чуть похож на человека.
АНЕТТА. И все-таки зависит все от первого шажка! Какую славу принесла вам эта песенка... А вы над ней почти что не трудились. Весь день, мне помнится, шалили, веселились... А перед ужином в два счета разродились. Вы были молоды тогда и на меня так часто не сердились. А что до крика, то вообще не повышали голос никогда. Вернуть бы прежние года...
ДВОЙНИК. Смотри, какие лица!..
ПОЭТ. Стеклянные...
ДВОЙНИК. А за стеклом?
ПОЭТ (вглядываясь). Стекло другое... Матовое.
ДВОЙНИК. А дальше третье. И так, мой милый, без конца. Все лица врут. Не лгут одни глаза.
ПОЭТ. Любимые...
ДВОЙНИК. Ах, дорогой, "любимые глаза" - одно названье. То, что сегодня так любимо, через пару лет сплошное наказанье.
ПОЭТ. Ты... как относишься... к любви?
ДВОЙНИК. Пьяней! Еще пьяней!
ПОЭТ. К любви ты как относишься?
ДВОЙНИК. По милости твоей, болван... Я, к сожаленью, не любил.
ПОЭТ. По милости моей, ты говоришь...
ДВОЙНИК (поднимает его). Чуть-чуть повыше...
ПОЭТ. Куда?..
ДВОЙНИК. Давай-ка поднимайся!
ПОЭТ. Запросто. Я сам... Не прикасайся!
Пауза.
ДВОЙНИК. Летим.
ПОЭТ. Летим и говорим. По милости моей... По милости моей?
ДВОЙНИК. По милости твоей я не влюблялся. Ты никого не допускал до сердца своего. Ты опасался.
ПОЭТ (возмущенно). Опасался? Певец любви?
ДВОЙНИК. Ой, ради Бога, не смеши, я упаду. Ты певец любви?
ПОЭТ. Я признанный певец... И в почестях я не нуждался... И, несмотря на популярность имени... На одобренье множества людей... и расточаемые похвалы в театре... На протяженье многих лет... На протяженье многих лет... Теряю мысль.
ДВОЙНИК. Не надо напрягаться!.. Деревянное созданье... Как может полюбить вот эдакий субъект?
ПОЭТ. Я повторяю вам... Не смейте прикасаться... К тому, что мне дороже всех ваших титулов, и бантиков, и лент. 0дин лишь женский добрый взгляд... Пусть даже не влюбленный... Просто милый взгляд... И тело женское, податливое тело... И руки касанье... Безмолвное! Я предпочел бы вашему всему дурному мирозданью. На которое я с высоты плюю. (Плюет.)
ДВОЙНИК. Старик, уймись. Не нарывайся.
ПОЭТ. Я не старик... И не мужчина, и не юноша... И не ребенок, не младенец... Я еще не начинался. Следуйте за мной!
Пауза.
АНЕТТА. Помню, когда я была совсем молода, у соседа на свадьбе... Все уже упились, и плясали давно, я пришла одинокая, робкая и стала у стенки... Сердце так билось в груди, так трепыхалось, что, казалось, вот-вот уже выпрыгнет из меня, выскочит в окно и пойдет гулять по полям одинокое сердце девчонки. А я одинока была, ой, как я была одинока... Вечером лягу в кровать, в подушку уткнусь и от плача трясусь... Никто меня не понимал, ни отец, ни брат, ни мать, про сестру я вообще молчу... Все ли так, я ли одна, - не знаю. Но если каждый так воет в подушку и тоскует, то все-таки зачем детей рожать?.. Не понимаю. Зачем нас разбросал Господь по свету и друг для друга пары нету? И с тем не та, и с той не тот... А может, Бог всех правильно парует, а бес тасует все наоборот?..
ДВОЙНИК. Ни зги не видно? Почему?
ПОЭТ (трезво). Летим сквозь тучу. Сам же объяснял.
ДВОЙНИК. Куда?
ПОЭТ. Куда тебе не снилось. Он решил показать мне веселый квартал?.. Как будто я на Пляс Пигале не бывал... Теперь бери за талию,
ДВОЙНИК. Кого? Тебя?
ПОЭТ. Конечно. Не себя же. (Двойник берет его за талию.) Закрыл глаза, немного покружим... И начинаем плавно опускаться... Ниже... Ниже... Еще... Все. Под ногами земля.
АНЕТТА. А я в облаках никогда и не витала. Я счастье очень просто себе представляла. Но, видно, каждому свое. Что не дано, сам не скуешь.
ПОЭТ. Прошу.
АНЕТТА. Чего?
ПОЭТ. Садись. (Он садится за стол, а Двойник на скамеечку для ног.)
АНЕТТА. Да я и так сижу. Мне расходиться пора, я ноги засидела.
ПОЭТ. Ложку неси.
АНЕТТА. Ложка у вас была.
ПОЭТ. Неси другую!
АНЕТТА. Зачем? Будете есть двумя?
ПОЭТ. Не задавай вопросы. Выполняй приказы.
АНЕТТА. Приказы... Надо же... А сколько фанаберий! Вот так, бросай все сразу и беги чужую дурость исполняй.
ПОЭТ. Постой.
АНЕТТА. Стою.
ПОЭТ. Вина еще добавь.
Анетта уходит, захватив кувшин.
ДВОЙНИК. Где мы?
ПОЭТ. На ужине у короля. Вот он. Смотри...
ДВОЙНИК. Куда?
ПОЭТ. А вот поди и разбери, где тут король. Попробуй угадай. А я пока, не поднимаясь, сразу хочу поднять бокал, ваше величество, но не за вас, не за сиянье ваших глаз... А за большое, за ПЛЕНИТЕЛЬНОЕ счастье, которое наступит не сейчас. Когда не этот одичавший и обнищавший сброд, а НОВЫЙ какой-нибудь оставшийся народ будет нуждаться лишь в одной ПОЭТИЧЕСКОЙ власти. А вы, месье... Вы, к сожаленью, не поэт. Забудьте имя это. На настоящем короле короны нет.
ДВОЙНИК. Пожалуйста, еще немножко...
ПОЭТ. Простите старика. Я не хотел вас оскорбить. Позвольте мне спокойно выпить здесь и закусить. Вы мне ответите в другом сюжете. (Пьет.)
Входит Анетта с ложкой и кувшином.
АНЕТТА. Вот вам ложка.
ДВОЙНИК. Понял!
ПОЭТ. Поздравляю.
АНЕТТА. С чем?
ДВОЙНИК. Я давно эту рожу знаю. Так он теперь король?
ПОЭТ. И в этом наша боль.
АНЕТТА. Какая боль? Что вам болит? Скажите толком.
ПОЭТ. Ешь.
АНЕТТА. Не буду, сударь. Утра дожидаюсь.
ДВОЙНИК. А я другой едой питаюсь.
ПОЭТ (ест). Нет занятия бездарней и мрачней, чем описывать собственную жизнь. Путь на гильотинку, по-моему, гораздо веселей...
ДВОЙНИК. Ты пишешь биографию?
ПОЭТ. Пишу. Будь она проклята!
АНЕТТА. Да что ж вы лаетесь, месье? Не надо ничего за мной писать, я вам хотела просто рассказать одну свою тайну... Давненько я ее и для себя самой не открывала. Не знаю, зажила ли рана или еще не зажила. Я старую повязку начала при вас снимать... А вам... Тьфу! Хоть бы что... Вам лишь бы кушать... А нет того, чтобы признание послушать. Все пропускаете да пропускаете. А после вспомните, да не поймаете...
ДВОЙНИК. А знаешь, что я тебе на это скажу?
ПОЭТ. Говори!..
АНЕТТА. Уберите, сударь, со стола листки. Замараете.
Двойник берет со стола рукопись, читает.
ПОЭТ. Я слушаю. Продолжай.
ДВОЙНИК. Потерпи.
Пауза.
АНЕТТА. Что продолжать, когда прошла охота? Так можно лишь нагнать зевоту. (Зевает.) Ну что ж, спою вам колыбельную... Ну, подошел ко мне парень из соседней деревни... Ну, пригласил танцевать, ну, взял за талию. Ну, я глаза не поднимала на него, все вниз смотрела, а у него на талии моей рука горела... Потом мы с ним всю ночь бродили у реки. Потом ждала его, а он пришел и попросил руки сестры... С тех пор я, сударь мой, мужчин боюсь, а за вас я потому держусь, что вы для меня, почитай, не мужчина, а я для вас не женщина... Вы как щитом мной прикрывалися всегда. Чуть вспыхнете и сразу шмыг за Анетту... Кто жить привык кротом, тот не привыкнет к свету... (Прислушавшись к себе.) Нет, видно время все лечит: уже не болит...
Анетта уходит.
ПОЭТ. В каком ты месте?
ДВОЙНИК (смеется над прочитанным). Хорошо!
ПОЭТ. Вслух прочитай, и посмеемся вместе.
ДВОЙНИК (читает). "Он не торопился отвечать на вопросы, он принимал на себя роль оракула и его спрашивали, как оракула, приписывая значительность даже его молчанию, за которым скрывалась либо скука, либо лень=- его любимый порок. Вообще, в нем не было ничего возвышенного, и ничего глубокого, ничего великодушного, эгоист в высший степени..." Кого ж ты так пронзил пером?
ПОЭТ (пренебрежительно). Талейрана... Как будто.
ДВОЙНИК. Поздравляю. Смертельная рана. То, что описано, пойдет по свету и станет меж людей расхожею монетой.
ПОЭТ. Я должен рассказать все, что увидел и узнал, дабы никто другой события не извращал.
ДВОЙНИК. Ты в прозе не силен: нет стиля.
ПОЭТ (обиженно). Пусть будет так. Что написал, то написал.
ДВОЙНИК. И это я тоже где-то слыхал... Все повторение. Вся жизнь твоя банальна.
ПОЭТ. Жизнь моя?
ДВОЙНИК (зевая). Ты не подозревал? Ты выдумал, что она оригинальна?
Поэт собирает рукопись.
ПОЭТ. Бродить по лабиринту прожитых, "зрелых" дней=- нет путешествия скучней. Вспоминать не то прелестное начало, когда божественная музыка Числа в тебе еще предчувствием звучала, когда ты не умел писать, считать... Когда все было лишь ОДНО, а ты с ОДНИМ был заодно, потом уже делиться стал на два, на три, на пять... Почему я не остановился на счете? Хорошо быть маклером, а еще лучше простым бухгалтером: считать то, что предложит жизнь, отдавать ровно столько, сколько получать и о безумных творческих мученьях не иметь никакого представленья. Живи себе, как попугаи, как насекомое, как животное и никто не будет к тебе приставать: "Опиши свою жизнь! Опиши!"... Но я обязан за свою отвечать и не потом, а здесь, сейчас перед чистым листом. Что сделал, то сделал, а чего не делал, - никто не посмеет мне приписать. Конечно, тут я привязан к самому себе и явно не в полете. Это отчет, мой дорогой. Какой возможен стиль в отчете?
ДВОЙНИК. Не дуйся, бука! И учти, я сторону твою держу. Я со вниманьем выслушал тебя, теперь послушай ты, что я скажу...
Пауза.
ДВОЙНИК. Как только ты закончишь этот свой поход по жизни задом наперед от финала к началу. Как только ты опишешь круг всех поражений и заслуг, напишешь имя, дату и поставишь точку... Из круга ТАЙНА мигом упорхнет, а из тебя вся жизнь уйдет. И дальше нет отсрочки. Можешь сразу собираться в ту страну, откуда нет возврата. Я трезвый человек: не верю ни в ад, ни в небеса. Пока ты жив, ты носишь все в себе, а дальше рассыпаешься на составные элементы, и вместо целого тебя останутся отдельные моменты, которые будут блуждать из уст в уста, пока не поглотит их ПУСТОТА.
ПОЭТ. ТАЙНА?..
ДВОЙНИК. Да. Она твой драгоценный капитал. И ты его так трудно наживал.
ПОЭТ. Чего ты хочешь?
ДВОЙНИК. Ты можешь капитал оставить при себе и даже во сто крат его умножить этой ночью. При этом кое-что перепадет, конечно, мне.
ПОЭТ. Каким же образом?
ДВОЙНИК. Если откажешься от имени... Не вздрагивай! Это совсем не больно. Назвался, пожил и довольно. Уйди и от врагов и от друзей, которым грош цена, - и это не твоя вина: в привязанностях гибнет чистота. НЕТ дружбе! НЕТ вражде! И ты увидишь мир в объемной красоте. Сейчас он для тебя рисунок плоскостной, написанный блудливою рукой в общественном и грязном туалете.
ПОЭТ (задумчиво). А я пытаюсь рядом с ним нарисовать другой.
ДВОЙНИК. Вот видишь, ты и сам все понимаешь.
ПОЭТ. Да. И все-таки добавь еще немножко.
ДВОЙНИК. Уйди из дома, от соседа иезуита, беги от пошлости избитой. Живи среди чужих людей, не на своем унылом огороде, а на земле НИЧЬЕЙ.
ПОЭТ. И что тогда?
ДВОЙНИК. Жизнь новую, не умирая, получаешь, а за банальную уже не отвечаешь. Таков закон вещей.
ПОЭТ. Но что-то было ценное и в ней.
ДВОЙНИК. Держась за ценность, душу потеряешь. Ты даже и не представляешь, какая это сладость=- без привязки, без прошлого и без отчетов бродить по свету праздно, беззаботно, а если станет скучно, можно везде найти работу... меняя взгляды, убеждения и женщин... Не думать по чужой указке...
ПОЭТ. Меняя женщин?
ДВОЙНИК. Разумеется, меняя. Меняя место, ты меняешь окруженье.
ПОЭТ. Эго неправильное выраженье.
ДВОЙНИК. Извини. Но все равно, в таком движенье ты постоянно что-нибудь меняешь. Меняя же, - приобретаешь. Это и есть тот самый, прирожденный, естественный обмен, который люди превратили в сплошной обман. Восстанови же миру кровообращенье!
Пауза.
Китайцы имена меняют.
ПОЭТ. Кто тебе сказал?
ДВОЙНИК. Ты сам. Как только старое сотрут, тотчас же новое берут. Если захочешь, сможешь стать китайцем или малайцем... Сыграешь, наконец, любую роль: проснется нищий, а заснет король. Решай.
ПОЭТ. Не искушай.
ДВОЙНИК. Не искушал бы, кабы не было нужды.
ПОЭТ. Отречься?..
ДВОЙНИК (нетерпеливо). От такой попытки! Подумай, это ли не пытка? Возьми свободу, о которой ты мечтал.
ПОЭТ. Согласен. Трижды, десять раз, сто раз согласен.
ДВОЙНИК (забирает у него бумаги). По рукам.
ПОЭТ. Не чувствую руки твоей.
ДВОЙНИК. А ты касаешься своей. Все, что написано=- сожжем. Пусть в общей куче сгорят и правда, и обман, служанки, куртизанки, республика с ночным горшком, и БОНАПАРТ на острове своем, и Талейран...
ПОЭТ. Да, да... Очистим все огнем.
ДВОЙНИК. А то, что сжечь нельзя - другому пристегнем. (Усаживает его за стол, дает в руки перо.) Испишешь пару слов... "Я был не тот, за кого себя выдавал. Теперь я навсегда пропал. Не ищите".
ПОЭТ. Бездарно.
ДВОЙНИК. Сочини сонет.
ПОЭТ. Я напишу: "Все это мне напела Анетта".
ДВОЙНИК. Браво! И готов сюжет. Только без подписи: ты уже есть НИКТО.
ПОЭТ. Я напишу: ИНКОГНИТО.
Кричит петух.
ДВОЙНИК. Проклятая птица! Вечно ей не спится... (Суетится.) Запомни, ровно в полночь ты открываешь дверцу смело и мы кончаем это дело. (Задувает свечу, сцена погружается в темноту.)
ГОЛОС АНЕТТЫ. Ах, ты дрянь такая!.. Ах, ты дрянь... Ну, дрянь, ну чистая дрянь! (Любовно.) Ну, иди уже ко мне, дрянь ты эдакая! Ну, не ложись, не ложись и не ползи, - ползком ты не выпросишь ничего. Встань на задние ноги... Дай мне лапу... Дай! Нет, возьми мою руку. Не понимаешь, болван? Давай свою лапу. Не правую, левую... Ну, любую давай! Теперь целуй мою. Не кусай, дурак, а целуй... Губами, а не зубами. Будешь кусаться, ничего не дам. Вот так. Ах, ты умник мой дорогой! Ну, беги, сынок... Беги за мной...
Открываются ставни, комната наполняется светом. Открывается форточка, и ветер шевелит занавеску. Поэт, ежась от утренней прохлады и щурясь от света, дико озирается по сторонам, хватается за спасительный кувшин, но он пуст. Он берет его, бредет к бочке, открывает кран, но и она пуста.
ПОЭТ. Пустота...
Пошатываясь, уходит за кулисы. Комната, окрашенная восходом, преобразилась совершенно. Кровавый отблеск падает на бумаги. Входит Поэт с комом старой одежды в руках. На голове шляпа, под рукой ботинки. Он снимает ночную рубашку, разглядывает себя.
ПОЭТ. Надо смотреть на вещи смело!.. Вконец изношенное тело. Пора менять платье.
ГОЛОС АНЕТТЫ. Месье!..
ПОЭТ (поспешно одеваясь). Да... да...
АНЕТТА. Вы спите?
ПОЭТ. Нет.
АНЕТТА. Тогда поднимайтесь. Нечего без толку валяться. Смотрите, солнышко встало уже.
ПОЭТ. Какой сегодня день?
АНЕТТА. День будет прохладный, но ясный. Смотрите, луна еще не ушла. Упорная, зараза! На небе тень ее видна, буквально рядом с солнцем.
ПОЭТ. Число? Какое число?!
АНЕТТА. Потише, сударь. Не надо орать. Соседи начинают просыпаться. Число двадцать пятое.
Пауза.
ПОЭТ. Смешная ночь. Оставить бы ее... Но дважды не войдешь в одну и ту же воду сразу... Теки же, милая, теки подальше, как река... Не поглотят тебя берега... Я это ясно вижу. И этак через двести лет в тебя нырнет и проживет, потом опишет где-нибудь поэт, который даже и во сне не видел моего Парижа. А я ему через века передаю свое богатство...
АНЕТТА. Вы не поверите, месье, кобель целует руку мне! Это и впрямь волшебное лекарство.
ПОЭТ. Свободу, равенство и братство. (Пишет.) БЕРАНЖЕ. Двадцать пятое октября.
АНЕТТА. Оденьтесь потеплее, сударь, шею шарфом завяжите и выходите. Вас ждет ЛУИ. Пора гулять.
ПОЭТ. Прощайте, господа. А мне недолго собираться.
И, завязав шарфом рот, уходит. Слышен радостный лай собаки.
КОНЕЦ